1.2. Истоки биографического метода в социологии

В 1920-40-х гг. биографический метод широко применялся представителями Чикагской школы. Так, например, в 1920-е гг. чи-кагский социолог К. Шоу изучал подростковую преступность, используя написанные по его просьбе автобиографические заметки юного правонарушителя, дополненные полицейскими и судебны-ми документами, результатами медицинских освидетельствований и т. п. Всю совокупность этих данных он рассматривал как «исто-рию случая».

Первой собственно социологической работой, «узаконившей» использование личных документов, писем и автобиографий в ана-лизе социальных процессов, стала опубликованная в 1918-1920 гг. книга У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и в Америке». Один из томов этой книги составила автобиография польского эмигранта Владека, описавшего свой путь из провинци-ального Копина в Чикаго. Этот путь включил в себя и учебу в дере-венской школе, и работу помощником в лавке, и выезд в Германию в поисках заработка, предшествовавшие эмиграции в США. Томас и Знанецки первыми выступили с обоснованием использования биографического метода в рамках интерпретативного подхода в со-циологии. Они полагали, что социальные процессы нужно рассматривать как результат постоянного взаимодействия сознания личности и объективной социальной реальности. В этом взаимодействии личность и «ее» определения реальности выступа-ют и как постоянно действующий детерминант, и как продукт со-циального взаимодействия. Следовательно, изучение сознания и са-мосознания -- необходимое условие анализа социального мира. Кроме того, Томас и Знанецки предполагали, что исследование, базирующееся на «историях жизни», позволит выйти к более ши-роким обобщениям, касающимся социальных групп, субкультур, классов и т. п.

Н. Дензин дал одно из самых популярных определений биогра-фического метода (метода «историй жизни», «жизнеописаний»): «...биографический метод представляет переживания и определе-ния одного лица, одной группы или одной организации в той фор-ме, в которой это лицо, группа или организация интерпретируют эти переживания. К материалам жизненной истории относятся лю-бые записи или документы, включая "истории случая" социальных организаций, которые проливают свет на субъективное поведение индивидов и групп. Такие материалы могут варьировать от писем до автобиографий, от газетных сообщений до протоколов судебных заседаний».

Предположение о необходимости учета «перспективы деятеля», его смыслового горизонта и определения ситуации играет ведущую )оль при использовании биографического метода. Так как целью здесь в конечном счете оказывается понимание тех или иных ас-гектов «внутреннего мира» субъекта, необходимым становится и 1редположение о том, что исследуемые располагают достаточно сложной структурой субъективного опыта и способны отделить собственный «образ Я» от образа окружающего мира, способны«воспринять себя в качестве активного субъекта своей собственной истории жизни, отличного от социального мира».

Следующая фундаментальная особенность биографического метода -- его направленность на воссоздание исторической, раз-вернутой во времени перспективы событий. Используя биографи-ческий метод, социолог становится в некотором роде социальным историком. История социальных институтов и социальных измене-ний здесь раскрывает себя через рассказы людей об их собствен-ной жизни. Это открывает дополнительные возможности для пересмотра «официальных» версий истории, написанных с позиций властвующих классов и групп, и сопоставления этих версий с ос-нованным на повседневном опыте знанием социальной жизни, ко-торым располагают непривилегированные и «безгласные» соци-альные группы. «Кто говорит и кого слушают -- это политические вопросы; факт, становящийся особенно очевидным, когда голос получают люди, обладающие низким статусом и властью».

Вот, например, как описывает свои отношения с начальством женщина-работница, проинтервьюированная Дж. Уитнер в ходе исследования «биографии» игрушечной фабрики в Чикаго (эта ра-бота, кстати, может служить примером использования биографи-ческого метода в исследовании организаций):

«Один мастер -- он прежде служил лейтенантом или еще кем-то там в армии -- все время доводил работавших на его участке контролеров качества до слез, потому что он кричал на них, и они расстраивались. (Вопрос: почему он кричал на них?) Потому что они отказывались что-нибудь делать, а он не терпел, чтобы кто-то отказывался на его участке, и мы ту-шевались. Он накричал на меня. Я сказала ему, что мне напле-вать. Тогда он побежал к начальству, чтобы пожаловаться, что я вела себя непочтительно. Он хотел от меня объяснительной. Но разве кто-то не покрикивал на меня? Я не собака».

Особое внимание проблеме предоставления права голоса «без-гласным» уделяет традиция символического интеракцгюнизма.. Здесь эта проблема рассматривается не столько в политическом, сколько в теоретическом аспекте. Предполагается, что во всяком обществе существует определенная «иерархия правдоподобия» в производ-стве и распространении значений и социального знания. Те, кто находятся на «верхнем этаже» этой иерархии, имеют преимущество в формулировке правил, используемых для приписывания смысла действиям и определения ситуации. В результате кто-то диктует правила и нормы в соответствии со своими интересами, а кто-то, также следуя своим интересам, нарушает эти правила и нормы, оказываясь в положении аутсайдера, маргинала или преступника. Если социолог принимает одну, господствующую точку зрения при описании фрагмента социальной реальности, он заведомо игнори-рует те интересы, знания и смыслы, которые определяют поступки другой стороны. Биографический подход с точки зрения символи-ческого интеракционизма увеличивает шансы исследователя в по-нимании нестандартных или «отклоняющихся» от общепринятого смысловых перспектив, хотя именно в этом случае его нередко об-виняют в одностороннем или тенденциозном анализе:

«Когда мы обвиняем себя или коллег-социологов в необъектив-ности? Я думаю, что рассмотрение типичных примеров показало бы, что эти обвинения возникают -- если обратиться к одному важ-ному классу таких случаев, -- когда исследователь оказывает сколь-ко-нибудь серьезное доверие перспективе подчиненной группы в некоем иерархическом отношении, В случае девиантов таким иерар-хическим отношением оказывается отношение морали. Здесь в по-ложении превосходства оказываются те участники отношения, ко-торые представляют силы официальной и одобряемой морали, а Подчиненными становятся те, кто якобы нарушил эту мораль... (другими словами) обвинения в предвзятости, относящиеся к нам или к другим, провоцируются отказом проявлять доверие и почте-ние к сложившемуся статусному порядку, где право быть услышан-ным и доступ к истине распределены неравномерно». Естественно предположить, что направленность биографичес-кого метода на то, чтобы представить субъективный опыт деятеля через его собственные категории и определения, требует какого-то переосмысления критериев объективности исследования. Дейст-вительно, социолог здесь должен прежде всего определить, какова «собственная история», личная трактовка субъекта. То, как субъект сам определяет ситуацию, в данном случае важнее, чем то, какова ситуация «сама по себе». Эта «собственная история» может и должна быть дополнена сведения-ми о том, как определяют ситуацию другие участники. Сопостав-ление точек зрения и сведений, полученных с помощью разных ме-тодов и (или) из разных источников, позволяет полно и достаточно объективно воссоздать не только внешнюю картину событий, но и их субъективный смысл для участников. Такой тип исследователь-ской стратегии в социологии принято обозначать как множествен-ную триангуляцию*. (Термин «триангуляция» призван подчеркнуть сходство со способом определения удаленности или месторасполо-жения некоторого объекта, используемым в геодезии или радиопе-ленгации.) Множественная триангуляция помогает в анализе раз-личающихся определений ситуации, относящихся к одним и тем же элементам опыта.