2.2. Эмпирическая социология

Эмпирическое направление, возникшее в границах западной социоло­гии в XX веке, явилось в известном смысле противопоставлением теоре­тическим построениям классической социологии XIX века. Становление эмпирической школы было связано с попытками преодоления избыточно­го теоретизирования, характерного для социальной философии XIX века, а также с необходимостью решения новых практических задач по управле­нию общественными процессами и разработке средств социального кон­троля и регулирования общественной жизни.

В наиболее явном выражении эмпирическая социология формирова­лась как естественнонаучная ориентация в структуре социологического знания. Именно поэтому она адаптировала следующие безусловно ценные для социологической науки постулаты позитивистского типа: 1) социаль­ные явления подчиняются законам, в конечном счете общим для природ­ной и социально-исторической действительности; 2) методы социологиче-

176

ских исследований должны быть такими же точными, строгими и объек­тивными, как методы естествознания; 3) социология должна быть свобод­ной от ценностных суждений идеологического типа.

Одновременно в своих позитивистских же крайностях, подвергнутых беспощадной и обстоятельной критике коллегами, эмпирическая социоло­гия основывалась (особенно в 20-30-е годы) на довольно жестких прин­ципах, сводимых к следующему: 1) истинность научных познаний должна устанавливаться лишь на основе эмпирических процедур (ве-рификационизм); 2) все социальные явления должны быть квантифици-рованы; 3) «субъективные аспекты» поведения можно исследовать только через открытое, наблюдаемое поведение.

Эмпирическая школа как специфическое социологическое направление может быть охарактеризована установкой на выявление связей и отноше­ний между теоретическими построениями и эмпирическими исследова­ниями; непрекращающимся поиском путей организации эмпирических ис­следований в соответствии с особенностями концептуального аппарата теории; активным применением математических методов анализа данных. Вместе с тем эмпирическая социология характеризуется теоретическим и методологическим плюрализмом, снижающим эффективность социологи­ческих исследований из-за отсутствия общепринятых научных стандартов в оценке получаемых результатов, что ведет зачастую к их несопостави­мости и невозможности интеграции эмпирического знания в системы опи­сания и объяснения.

Эмпирическая социология сформировала в своем русле два основных течения - академическое и прикладное. Задача первого усматривается в создании систем научного знания об отдельных областях и явлениях об­щественной жизни (например, социология города, социология труда, со­циология средств массовой коммуникации и т. д.), которые используются в качестве методологической основы конкретных социологических иссле­дований. Задача второго - организация этих исследований, направленных на решение четко определенных практических задач и непосредственно связанных с выполнением функций социальной инженерии.

Исторические корни эмпирической социологии восходят к ранним эм­пирическим исследованиям XIX века социального и морального здоровья общества. Деятельность социальных гигиенистов - Э. Чадуик (Англия), Л. Виллерме, А. Паран-Дюшатле (Франция), Р. Вирхов (Германия) -основывалась на идеале рационализации общественной и частной жизни, медицинского обслуживания, государственного управления, на вере в воз­можность всеобщего процветания по мере роста экономической эффек­тивности общества. Цели их исследований заключались в том, чтобы, во-первых, восполнить недостатки официальной информации о положении городского трудящегося населения в период индустриализации и урбани-

12 История социологии

177

зации и, во-вторых, способствовать оздоровлению жизни неимущих слоев. Исследования морального здоровья общества (Дж. Кей-Шат-тлуорт, А. Герри, А. Вагнер) развивались как направление, обеспечи­вающее не только научную оценку морального состояния общества, но и разработку решений в области социальной и культурной политики, соци­ального планирования, формирования урбанистических зон и т. п.

С 1920 по 1950 год эмпирические исследования становятся приоритет­ным направлением в американской социологии. Начало этому процессу положили представители чикагской школы (Парк, Берджесс, Томас, Смолл и др.). Занимая доминирующее положение в американской социо­логии в период с 1915 по 1935 год, чикагская школа оказала значительное влияние на формирование мировой эмпирической социологии. Базой для формирования чикагской школы стал первый в мире социологический фа­культет Чикагского университета (с 1892 года), основатель и руководитель которого А. В. Смолл одновременно возглавил Американское социологи­ческое общество.

Подготовительный же период в развитии чикагской школы (1892-1915) был связан с деятельностью в Чикагском университете так называемой «большой четверки» - Смолла, Винсента, Хендерсона, Томаса. В этот пе­риод чикагская школа еще не имела единой исследовательской программы и четкой теоретической направленности, была связана с протестантской социально-философской традицией и традициями европейской социоло­гии. Помимо «отцов-основателей» американской социологии - Уорда, Самнера, Гиддингса, Росса, Кули, - значительное влияние на ориентацию чикагской школы (эмпирический реформизм) оказала чикагская школа философии (прагматизм Дж. Дьюи).

Основными отличительными чертами чикагской школы являлись пре­жде всего* органичное соединение эмпирических исследований с теорети­ческими обобщениями^выдвижение гипотез в рамках единой организо­ванной и направленной на конкретные практические цели программы. Другую особенность чикагской школы составлялйуширота теоретической ориентации, соединение различных подходов и методов, среди которых не было определенно доминирующих.

Первой заявкой на лидерство чикагской школы в области эмпириче­ской социологии была работа У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский кре­стьянин в Европе и Америке» (1918-1920). В ней были реализованы и ап­робированы на практике основные идеи социологической теории Томаса, ядро которой - понятие социальной ситуации, включающее в себя три взаимосвязанных элементафобъективные условия (социальные нормы и ценности) f установки индивида и группы;^рпределение ситуации дейст­вующим лицом. Главное внимание в названной работе уделено анализу соответствия второго и третьего элементов. Если определение ситуации

178

индивидом не совпадает с групповыми ценностями, то возникает социаль­ная дезинтеграция, порождающая многие болезни современного общества. Определение ситуации на групповом уровне дает представление о нормах, законах, ценностях. Определение ситуации индивидом, исходя из его соб­ственных установок и нормативных (ценностных) предписаний группы, свидетельствует о его приспособляемости к ней, о степени конформности индивида. Исходя из этого, Томас совместно со Знанецким разработали типологию личностей по характеру их приспособляемости к социальному окружению: мещанский тип (для него характерны традиционные установ­ки и стереотипы); богемный (нестойкие и слабо связанные между собой установки); творческий (логически взаимосвязанные между собой уста­новки и творческие потенции, обусловливающие оптимальное определе­ние ситуации). Томас утверждал, что развитие общественной жизни и культуры определяется творческими личностями, способными к экономи­ческим, политическим и технологическим инновациям. В развитии техни­ки социологического исследования большую роль сыграло использование Томасом личных документов (биограмм) - писем, дневников, автобиогра­фий. Работы Томаса знаменовали переход американской, а затем и евро­пейской социологии к эмпирическим исследованиям.

Одним из основателей чикагской школы считают автора «класси­ческой» социально-экологической теории Роберта Э. Парка (1864-1944). Социология, по Парку, изучает образцы коллективного поведения, форми­рующиеся в ходе эволюции общества как организма и «глубоко биологи­ческого феномена». Социальная эволюция у Парка проходит четыре ста­дии, и любой социальный организм переживает четыре соответствующих порядка:'экологический (пространственное, физическое взаимодействие), экономический, Политический и** культурный. По мере продвижения к культурному порядку усиливаются социальные связи (пространственные, экономические, политические, и наконец, моральные) и общество достига­ет оптимальной «соревновательной кооперации» и «согласия»; вступает в силу формула «общество как взаимодействие». Если на макроуровне «биотические» силы проявляются в экологическом порядке, пространст­венном размещении социальных институтов, то на микроуровне «биоти­ческая» природа человека (как условие его изначальной свободы) выража­ется в способности к передвижению, в пространственном взаимодействии, миграции.

Миграция как коллективное поведение образует, по Парку, экологиче­ский порядок общества. Экономический, политический и культурный по­рядок представляют собой в совокупности «организацию контроля» по­средством экономических законов, права, нравов, обычаев, словом -«согласия». Таким образом, согласно Парку, общество выражает себя в

179

«контроле» и «согласии», а социальное изменение связано прежде всего с изменением моральных норм, индивидуальных установок, состояния соз­нания, «человеческой природы» в целом. Эти изменения связываются Парком с физической, пространственной, а затем и социальной мобильно­стью. Социальные перемещения, изменения социоэкономического статуса индивида стали у Парка предметом теории социальной дистанции.

Классическая социальная экология Парка послужила теоретическим основанием исследовательской программы по изучению локальных сооб­ществ в Чикаго. Ее прикладной вариант для социологии города был раз­работан Эрнстом Берджессом (1886-1966) и сохраняет свое значение до сих пор. Э. Берджесс, будучи одним из основателей чикагской школы и учеником Парка, в рамках программы по изучению локальных сообществ в Чикаго и на основе социально-экологической теории выдвинул гипотезу «концентрических зон». Гипотеза описывает механизм формирования со­циально неоднородных районов в процессе роста города и так называемых локальных сообществ.

Берджесс рассматривает конкурирующий и расширяющийся бизнес­центр как доминантный центр сообщества и как характерную органи­зацию образа жизни. Конкуренция - ключевое экологическое понятие -определяет, какого рода бизнес оккупирует центр и каким образом форми­руется центральный район бизнеса. Рост этого района воздействует на ок­ружающее пространство, называемое зоной транзита. Это пространство разделяется такими барьерами, как транспортные артерии, организации бизнеса и индустрии, парки и бульвары, которые модифицируют гипоте­тический концентрический зональный образец. Так, окружающие озера модифицируют зональный образец Чикаго в концентрические полукружья. Население, образующее локальные сообщества в рамках зон, как и сами зоны, фокусирует социологический интерес чикагских исследователей.

Основным методом определения «зон» стало картографирование. На основании разработанной Берджессом «Карты социальных исследований города Чикаго» (1923-1924) было выделено 75 «естественных зон» и бо­лее трех тысяч локальных сообществ, которые затем исследовались мето­дами включенного наблюдения, интервью, анализа документов. Значи­тельная роль в проверке зональной гипотезы отводилась данным переписи населения. Проведенная Берджессом на основании переписей 1930 и 1934 годов классификация районов Чикаго сохраняет свое практическое значе­ние до сих пор.

Итак, немаловажную роль в формировании «классической» концепции социальной экологии Парка и Берджесса и в появлении «школы» в Чикаго сыграли особенности этого города, поскольку развитие локалистских и реформистских ориентации этой школы связано с решением специфиче­ских городских проблем. Соединение исследовательских программ с

180

учебным процессом в университете способствовало появлению принципи­ально нового характера университетского обучения, его связи с решением конкретных эмпирических задач. В методологическом плане эмпириче­ские исследования четко базировались на основополагающих тезисах «классической» социально-экологической теории Парка: адаптации к че­ловеческому (и особенно городскому) обществу идей, заимствованных из экологии; понимании современного общества как продукта эволюции из относительно недифференцированного социального порядка в социальную систему с функциональным разделением труда и функциональной взаимо­зависимостью различных типов локальных сообществ. Зональные гипоте­зы, сформулированные исходя из заданных идей, тестировались в эмпи­рических исследованиях описательного и объяснительного плана. В прак­тическом аспекте эти исследования были подчинены (в духе реформизма) решению основной задачи - установлению «социального контроля» и «социального согласия». В целом, как показала общественная практика, выявленные в то время зональные изменения оказались типичными для растущих крупных индустриальных городов Америки, а чикагские иссле­дования стали истоком становления эмпирической социологии города.

В целом чикагская школа не противопоставляет «мягкие», этнографи­ческие методы и «жесткие», «количественные»: эти методы, как правило, комбинируются и взаимодополняют друг друга. Заметный сдвиг в сторону «жестких» метрических методик наметился с приходом в чикагскую шко­лу Уильяма Ф. Огборна (1886-1959), который внес значительный вклад в разработку и измерение социальных характеристик городов.

Однако и здесь традиция взаимосвязи теории и практики сыграла свою роль и помогла Огборну разработать оригинальную «теорию отставания культуры», представляющую собой вариант теории технологического де­терминизма. Преобразования в материальной культуре приводят, по Ог­борну, к изменениям в других элементах культуры, однако последние от­стают от первых, поэтому общество постоянно преодолевает состояние неприспособленности к реальной ситуации. Продолжая рассматривать со­циальную жизнь как взаимодействие биологического организма, геогра­фического окружения и групповых процессов, Огборн вводит в этот кон­текст еще один фактор - культурное наследие и культурную переменную, обусловливающую степень духовной комфортности общества.

Социально-экономическая теория Парка-Берджесса сыграла значи­тельную роль в исследованиях чикагской школы и повлияла на дальней­шее развитие как экологического теоретизирования, так и связанной с ним эмпирической практики. Влияние чикагской школы на развитие эмпири­ческой социологии (в частности, американской), сказывалось на протяже­нии 30-40-х годов, после чего инициатива перешла к Гарвардскому и Ко­лумбийскому университетам. Основные причины упадка чикагской шко­лы: уход в 1934 году ее лидера Парка, обострение разногласий относи-

181

тельно методов исследования; отсутствие равных Парку и Берджессу по­следователей в теории; кризис локалистских и регионалистских ориента­ции в целом в период экономической депрессии и обострения проблем общенационального значения, потребовавших новых методов исследова­ния. В дальнейшем значение чикагской школы сохранилось для развития теории социологии города, а в настоящее время ее идеи актуальны для так называемой «инвайронменталистской социологии».

В рамках чикагской школы были созданы предпосылки для возникно­вения урбанистической концепции Луиса Вирта j(1897-1952), который разработал понятие городского образа жизни. В своей концепции Вирт во­едино связал характеристики пространственной и социальной организации крупного города (большая численность, высокая концентрация, социаль­ная неоднородность населения) с характеристиками особого городского типа личности, который формируется в этих условиях. По мнению Вирта, численность, плотность и неоднородность населения находят свое выра­жение в городской культуре, которая характеризуется: преобладанием анонимных, деловых, кратковременных, частичных и поверхностных кон­тактов в межличностном общении; снижением значимости территориаль­ных общностей; уменьшением роли семьи; многообразием культурных стереотипов; неустойчивостью социального статуса горожанина, повыше­нием его социальной мобильности; ослаблением влияния традиций в регу­лировании поведения личности.

В 40-50-х годах XX века концепция урбанизма приобрела статус пара­дигмы в исследовании городских проблем как в США, так и в странах За­падной Европы (Шомбар де Лов и Р. Ледрю (Франция), Р. Кениг (Гер­мания)). Теоретические воззрения наиболее видного представителя социо­логии города во Франции Шомбара де Лова (1913 г. р.) сложились под воздействием чикагской школы и французских социологических тради­ций. Они укладываются в paMKH_^j^Hii3^Ma^j[^flnq^ajaK)ntero возмож­ность изменения социальных отношений путем изменения пространствен­ных структур с учетом потребностей разных слоев населения. В 50-60-х годах школа Шомбара де Лова практически не имела конкурентов в об­ласти социологии города во Франции.

В 60-е годы концепция урбанизма подверглась критике в социологиче­ской литературе, основное содержание которой выражалось в том, что об­раз жизни есть функция социального положения и жизненного цикла че­ловека, а не системы поселения. С 70-х годов на основе критики урбаниз­ма сложилась так называемая «новая городская социология», теоретиче­ский фундамент которой образуют по преимуществу структуралистские интерпретации марксизма и концепция господства (М. Вебер). Особое внимание в этой концепции уделяется изучению социально-террито­риальных последствий массового применения новых технологий.

182

Итак, в 40-50-е годы лидерство в развитии эмпирической социологии перешло, как уже говорилось, к Колумбийскому и Гарвардскому универ­ситетам. Ведущее положение Колумбийского университета в период 40-50-х годов в немалой степени определялось развитием в эмпирической со­циологии ее академической ветви, хотя исходные ее предпосылки были сформулированы гораздо раньше в трудах Э. Дюркгейма, М. Вебера и др. Главная задача социального познания в академическом направлении эм­пирической социологии усматривалась в открытии и формулировании универсальных, независимых от места и времени закономерностей пове­дения человека в социальной организации. Для сторонников структурного функционализма эта задача конкретизировалась в формулировку универ­сальных функциональных закономерностей или требований, призванных объяснить структурные механизмы сохранения устойчивости и стабильно­сти любой социальной системы. В гуманистически ориентированных кон­цепциях (символический интеракционизм, феноменологическая социоло­гия и др.) на первое место выдвигалась задача выяснения социально-психологической структуры социального взаимодействия, роли личности как творца социальной реальности. В позитивистски ориентированных концепциях (например, концепция социального обмена) подчеркивалась решающая роль универсальных закономерностей человеческой природы для объяснения общественных отношений и структур.

Большую роль сыграло и то обстоятельство, что в Колумбийском уни­верситете в 40-е годы активно занимался прикладными социальными ис­следованиями ученик П. Сорокина Р. Мертон. Деятельность Мертона на посту содиректора Бюро .прикладных исследований Колумбийского уни­верситета (вместе с П. Лазарсфельдом) во многом способствовала росту авторитета эмпирической социологии, олицетворяя собой «единство тео­рии и метода» в рамках американской социологии.

Что же касается методологических подходов соратника Мертона Поля Лазарсфелъда (1901-1976), то, с его точки зрения, методология есть пре­жде всего деятельность, связанная с критическим анализом и оценкой ме­тодов и процедур социологического исследования, выявлением смысла и значений используемых понятий, обнаружением научного содержания со­циологических теорий. Основным критерием истинности научного знания в полном соответствии с неопозитивистской позицией у Лазарсфелъда вы­ступает принцип верификации. Большое внимание Лазарсфельд уделял разработке количественных методов и основам их применения в социаль­ных науках, поскольку, по его мнению, их внедрение помогает преодоле­вать «барьеры, существующие между различными дисциплинами соци­альных наук». В качестве наиболее плодотворного он выделял метод шка­лирования, считая основной задачей эмпирической социологии поиски «все более уточненной техники разработки шкал и их комбинирования во

183

все более сложные взаимозависимости». Лазарсфельд впервые ввел в ме­тодику социологических исследований ряд новых методов (например, па­нельный метод, который он впервые использовал при обработке результа­тов избирательной кампании 1940 года в США), разработал логические и математические основания патентно-структурного анализа.

Усилиями Лазарсфельда и его коллег в эмпирической социологии в 50-е годы довольно четко оформилась тенденция к созданию математической со­циологии. Фундамент этой отрасли науки составляют труды самого Лазарс­фельда, а также Г. Карлссона - по социальному моделированию, Г. Сай­мона - по созданию стратегии построения моделей в социальных науках, Б. Ф. Грина - по разработке принципов измерения установки индивида методами шкалирования, Л. Гуттмана - по разработке основных компо­нентов шкального анализа.

Математическая социология развивается в Западной Европе учениками Лазарсфельда, например Робертом Будоном (1934 г. р.) - французским социологом, профессором методологии социальных наук в Сорбонне и Женевском университете, руководителем Центра социологических иссле­дований Национального центра научных исследований, автором книг по проблемам методологии, социологии, социальной мобильности, социаль­ных изменений, социологии образования. В области методологии Будоном рассматриваются возможности и способы формализации эмпирических данных, построения статистически репрезентативных, математически точ­ных моделей.

Параллельно в Гарварде усилиями профессора Школы бизнеса при Гарвардском университете Элтона МэйоХ 1880-1949) и его коллег разра­батывалась индустриальная социология и доктрина «человеческих отно­шений». Значительный вклад в развитие индустриальной социологии и социологии управления внесли знаменитые «хоторнские эксперименты» Мэйо в Вестерн Электрик Компани близ Чикаго (1927-1932). Изучая влияние различных факторов (условия и организация труда, заработная плата, межличностные отношения и стиль руководства) на повышение производительности труда на промышленном предприятии, Мэйо показал особую роль человеческого и группового фактора. Теоретико-методо­логическим фундаментом индустриальной социологии послужили тейло­ризм, концепции самого Мэйо, в основу которых положен, с одной сторо­ны, взгляд на человека как на социальный организм, ориентированный и включенный в контекст группового поведения, а с другой - несовмести­мость человеческой природы с жесткой иерархией подчиненности в бюро­кратической организации. В такой проблемной ситуации руководители ор­ганизации должны ориентироваться, по Мэйо, в большей степени на лю­дей, нежели на производство продукции. Это, по его мнению, обеспечива­ет социальную удовлетворенность человека своим непосредственным тру-

184

дом и в конечном счете - социальную стабильность общества. Отсюда и разработка новых средств повышения производительности труда -«паритетного управления», «гуманизации труда», «групповых решений», «просвещения служащих» и т. д. Профсоюзы стали рассматриваться Мэйо и его последователями в качестве партнеров руководства в деловых отно­шениях на промышленных предприятиях.

Обобщение обширных эмпирических материалов привело Мэйо к соз­данию социальной философии менеджмента - новой отрасли технико-организационных и социальных аспектов управления общественным про­изводством, получившей интенсивное развитие как в американской, так и в западноевропейской эмпирической социологии. Теоретический фунда­мент современного менеджмента заложен трудами как самого Э. Мэйо, так и работами его многих коллег.

На фундаменте структурно-функциональных подходов к социальной реальности (под влиянием идей Парсонса, Мертона, Лазарсфельда и др.) и исходя из традиций немецкой социальной философии, в 60-70-е годы активно формировалась немецкая социологическая школа с множеством отраслевых социологии. Одним из ее основателей стал Роберт Кениг (1906 г. р.), издатель (с 1955 г.) «Кельнского журнала по социологии и социальной психологии», издатель словарей по социологии и руководств по эмпирическому социоло­гическому исследованию. Его коллега Хельмут Шельский (1912-1984) спланировал и организовал в Билефельде университет с кафедрой социо­логии (1966-1968 гг.), ставший ныне крупнейшим социологическим цен­тром в Германии. Признавая влияние американской эмпирической социо­логии, Шельский одновременно подчеркивал, что над эмпирическими ис­следованиями надстраивается общая социологическая теория, а над ней -«критическая теория социального», позволяющая понять и интерпретиро­вать состояние сознания немецкого общества в конкретных условиях со­циальной реальности. В конце 70-х годов Шельский пришел к пониманию необходимости развивать не только социологию, но и социальное позна­ние в сторону «поведения и существования самого человека», включая критическую рефлексию субъекта, его нравственные качества, его дея­тельность по созданию и поддержанию социальных институтов.

В 80-90-е годы сферой особого и постоянного интереса в немецкой эм­пирической социологии в связи с быстрым развитием новых технологий и новых форм организации труда стало развитие социологии труда, а в ее рамках - индустриальной социологии (Ф. Адлер, Г. Бернард, Л. Фрайде-бург, Т. Ханн, Ф. Мюллер, Р.Штольберг, X. Циммерман и др.). Большое внимание уделяется изучению социальных последствий технологических инноваций (далеко не всегда позитивных), адекватности использования профессиональных знаний и навыков рабочей силы, формированию ее профессиональной культуры. Успехи в развитии индустриальной социоло-

185

гии во многом помогают промышленным предприятиям развивать спо­собность оперировать большим количеством хорошо обученных работни­ков и находить новые пути полноценного использования их профессио­нального потенциала в условиях интенсивного технологического развития.

В целом для американской и западноевропейской эмпирической со­циологии остаются важными и требующими своего решения проблема теоретико-методологического обоснования социологических исследова­ний, а также проблема связи и соотношения объемов академического и прикладного направлений. Вместе с тем в 70-80-е годы произошло резкое увеличение объема прикладных исследований. Прикладное направление эмпирической социологии во многих странах мира стало особой отраслью индустрии. Ныне только в США насчитывается огромное число организа­ций (крупных и мелких, государственных и частных), занимающихся ис­следованиями, результаты которых оформляются в социоинженерные проекты, системы управленческих решений и практические рекомендации.

В 80-е годы в прикладной ветви эмпирической социологии выделились (в зависимости от методов исследования) два основных направления - со­циальная инженерия и клиническая социология - с подготовкой специали­стов соответствующего профиля. Если первые, например, обобщив данные о финансовом положении компании, состоянии дел на рынке сбыта и тех­нологии производства, предлагают перестроить управленческую структу­ру, то вторые проводят психологические тренинги с менеджерами с целью переориентации их сознания. Как правило, специалисты обоих профилей работают в тесном контакте.

Итак, быстрое увеличение объемов прикладных исследований в миро­вой социологии в 70-90-е годы принципиально изменило формы органи­зации социологических институтов. Наряду с университетами на органи­зации исследований сосредоточиваются лаборатории, бюро, исследова­тельские центры и т. д. Претерпела изменения и профессия социолога: возник тип практикующего социолога, эксперта по различным социаль­ным проблемам, нередко консультанта фирмы и т. п. Эволюционируя по­добным образом, эмпирическая социология активно включается в разра­ботку проблем, в которых заинтересовано государство, бизнес, армия. Ме­тодика и техника, разработанные социологами-эмпириками и обогатив­шие средства познания социальной действительности, позволяют получать достоверную информацию о процессах общественной жизни. Одновре­менно для преодоления ограниченности эмпирических исследований и ка­чественной систематизации массы эмпирического материала в схемы, описания и объяснения возрастает необходимость сочетания в социологии эмпирических и теоретических подходов.

186

2.3. Структурно-функциональный анализ

Структурно-функциональная теория, или структурно-функциональный анализ, именуемый для краткости функциональным подходом, - одно из наиболее важных и сложных направлений современной социологической мысли. Для него характерно сознательное стремление построить закон­ченную систему социального действия как наиболее полную систему объ­яснения эмпирических фактов социальной действительности (при этом формулируется и определенная концепция самой теории). Основополож­никами структурно-функционального анализа принято считать американ­ского социолога-теоретика, президента Американской социологической ассоциации (1949) Толкотта Парсонса (1902-1979) и его соотечественни­ка, президента Американской социологической ассоциации (1957) Робер­та Кинга Мертона (р. 1910). Именно Т. Парсонс в работах «Структура социального действия» (1937), «Социальная система» (1951), «Социаль­ная система и эволюция теории действия» (1977) и др., а также Р. Мертон в исследованиях «Социальная теория и социальная структура» (1957), «Подходы к изучению социальной структуры» (1975) разработали его ос­новные методологические принципы.

Двумя наиболее важными функциями научной теории, по Т. Парсонсу, являются описание и анализ. Они неразрывно связаны, ибо точный анализ становится возможным только тогда, когда существенные факты описы­ваются в тщательно систематизированной и упорядоченной манере. Ос­новной категорией всякого научного описания он считает категорию эм­пирической системы, потому что эмпирические утверждения о факте не могут быть изолированными друг от друга. Каждое из таких утверждений описывает аспект или черту взаимосвязанного целого, обладающего опре­деленной независимостью как сущность. По-видимому, не существует другого метода отбора из неограниченного числа наблюдений фактов о конкретных явлениях, помимо теоретической концептуализации; при этом разные дескриптивные утверждения о них преобразуются в связное целое, которое и представляет собой адекватное описание. Это взаимосвязанное, эмпирически существующее явление, составляющее область описания и анализа научного исследования, и является тем, что подразумевается под эмпирической системой.

Функции обобщенной концептуальной схемы на дескриптивном уров­не, по Т. Парсонсу, выражаются в двух концептуальных типах. Первый из них называется системой координат. Это - наиболее общая конструкция категорий, благодаря которой эмпирическая научная работа приобретает смысл. Второй уровень - это уровень структуры системы как таковой, по­казывающий, что явления, из которых состоит система, внутренне взаимо­связаны на структурном уровне. Структура представляет собой «ста-

187

тичный» аспект дескриптивного способа рассмотрения системы. Со струк­турной точки зрения систему образуют элементы и подсистемы, сущест­вующие независимо друг от друга, и их структурные взаимоотношения.

Функции системы координат и структурных категорий при использо­вании их на дескриптивном уровне состоят в установлении необходимых фактов и в постановке проблем динамического анализа - конечной цели научного исследования. Это, во-первых, причинное объяснение имевших место конкретных явлений или процессов и предсказание будущих собы­тий. Во-вторых , это получение обобщенного аналитического знания зако­нов (закономерностей), которые могут быть приложены к бесконечному ряду конкретных случаев с использованием соответствующих фактологи­ческих данных. Процессы достижения этих целей (или двух аспектов од­ной и той же цели) взаимосвязаны. С одной стороны, конкретное причин­ное объяснение может быть получено только путем применения обобщен­ного аналитического знания; с другой - развитие аналитического обобще­ния оказывается возможным только посредством обобщения эмпириче­ских случаев и верификации на этом уровне. Самым важным условием успешного динамического анализа является непрерывное и систематиче­ское отнесение каждой проблемы к состоянию системы в целом.

Структура, как правило, не относится к любой онтологической устой­чивости в явлениях, а только к относительной устойчивости - достаточно устойчивым единообразиям, образующимся в результате глубинных про­цессов таким образом, что их устойчивость в определенных пределах при­нимается в качестве прагматического допущения. Если же приходится об­ращаться к структурной системе как позитивному элементу динамического анализа, то должны быть найдены связи этих «статических» структурных категорий и соответствующих им частных утверждений о факте с динами­ческими элементами в системе. Эта связь осуществляется с помощью важного понятия «функция», основная роль которой заключается в том, чтобы установить критерий важности динамических факторов и процессов внутри системы. Их важность определяется их функциональным значени­ем в системе, а их специфическое значение - функциональными отноше­ниями между частями системы, а также между системой и ее окружением.

Характерно, что значение понятия функции предполагает понимание эмпирической системы как «работающей системы». Структура ее прояв­ляется в том, что система определенных стандартов «стремится к сохра­нению» или, по более динамичным версиям, «стремится к развитию» со­гласно эмпирически постоянному образцу. В этом плане процесс или со­вокупность условий является либо «функциональным» (способствующим сохранению или развитию системы), либо «дисфункциональным» (умень­шающим эффективность деятельности системы) [88. Р. 101].

Таким образом, логический тип обобщенной теоретической системы, описанный Т. Парсонсом, может быть назван структурно-функцио-

- 188

цальной системой. Такой вид системы содержит в себе обобщенные кате­гории, необходимые для адекватного описания состояния эмпирической системы. С одной стороны, она включает систему структурных категорий, логически пригодных для того, чтобы дать описание эмпирически завер­шенной системы определенного класса. Одна из главных функций систе­мы на этом уровне заключается в обеспечении полноты рассмотрения всех ее существенных структурных элементов и связей. С другой стороны, та­кая система должна включать ряд динамических функциональных катего­рий, которые действуют в связи со структурными категориями и описыва­ют процессы, посредством которых эти структуры сохраняются или распада­ются, а также отношения системы, которые связывают ее со средой.

Структурно-функциональный тип теории является, по Т. Парсонсу, наиболее подходящим для того, чтобы занять доминирующее положение в социологии. Описывая основные контуры этой теории, Т. Парсонс счита­ет, что важным моментом теоретической системы является определенная система координат, т. е. «действие», или «действующее лицо - ситуация» (аналогичная в некотором роде системе координат «организм - среда»). Основной элемент социальной системы - индивид как действующее лицо.

Действие же в данной системе координат расположено на «нор­мативной», или «телеологической», системе осей. Цель является, согласно определению, «желаемым» состоянием дел; неудача в ее достижении -«психологическим крушением». Аффективная реакция включает компо­ненты удовольствия или боли для деятеля и одобрения или неодобрения объекта или состояния, которые вызывают реакцию [88. Р. 145-146].

Когнитивная, или познавательная, ориентация, по Парсонсу, подчине­на стандартам «правильности» или «адекватности» знания и понимания. Эта по существу «нормативная ориентация» действия направляет внима­ние на решающую роль тех «стандартов», которые определяют желаемое направление действия в форме целей и стандартов поведения. Эту систему нормативных стандартов, считает Т. Парсонс, лучше всего рассматривать в качестве одного из наиболее важных элементов «культуры» группы, ко­торая включает в себя также типы когнитивных «идей», символов и дру­гих элементов. Однако, с точки зрения Т. Парсонса, ооциальная система является системой действия, т. е. мотивированного человеческого поведе­ния, а не системой культурных стандартов. Она взаимодействует с куль­турными стандартами точно таким же образом, как с физическими и био­логическими условиями в других отношениях. Однако «система культу­ры» выступает иным уровнем абстракции по сравнению с «социальной системой», хотя в значительной степени эти абстракции сходны по своей природной сущности.

С этой точки зрения способ интерпретации действия обладает своеоб-ражай_лвойственностью. _ Первый существенный компонент - это

189

7 ^зланение» -для деятеля, будь то на сознательном или бессознательном уровне, второй J/Дго его отношение к «объективному» сцеплению объек­тов и событий (то, что анализируется и интерпретируется наблюдателем). В некотором смысле эта исходная система координат состоит в выделении структурных психологических категорий, которые используются при опи­сании и анализе человеческой личности. При этом структура социальных систем не может быть выведена непосредственно из системы координат «деятель - ситуация». Помимо этого требуется функциональный анализ осложняющих обстоятельств, возникающих в результате взаимодействия множества субъектов действия.

Функциональные потребности, независимо от того, лежат ли в их ос­нове биологические, социокультурные или индивидуальные источники, удовлетворяются посредством процессов действия. Вопрос о конечном ис­точнике потребностей является некорректным, если он не связан со струк­турой и ориентацией социальных систем действия. В этом случае здесь создается «фокус», вокруг которого концентрируются установки, символы и стандарты действий;Структура -4 это совокупность относительно ус­тойчивых стандартизированных отношений элементов. А поскольку эле­ментом социальной системы является деятель, то (тащиадьная- структура представляет собой стандартизированную систему социальных отношений деятелей.^ Однако отличительная черта структур и систем социального действия заключается именно в том, что в большинстве отношений дейст­вующее лицо не принимает участия в качестве целостной сущности, а уча­ствует в них лишь посредством какого-либо «сектора» целостного дейст­вия. Такой сектор, представляющий собой единицу .социальных отноше-ний, называюжролысу Следовательно* (социальная структура представляет собой систему стандартизованных отношений ДбятеЖи,' выполняющих ро­ли относительно друг друга. Понятие роли соединяет подсистему дейст­вующего лица как психологической единицы с определенной социальной структурой [88. Р. 150-174].

Здесь возникают два вопроса. Во-первых, какова природа этой связи, что такое социальная структура с точки зрения деятеля, выполняющего свою роль? Во-вторых, какова природа «системы» стандартизованных от­ношений в социальной структуре? Ключ к первому вопросу лежит в нор­мативно-волюнтаристском аспекте структуры действия. С точки зрения социальной системы, роль ^это «екоторый элемент обобщенной стандар­тизации действий индивидов, входящих в эту систему (не только в плане статистической тенденции, но и с использованием категорий цели и стан­дарта). С точки зрения деятеля, его роль определена нормативным ожида­нием членов группы в социальных традициях этой группы. Наличие таких ожиданий составляет существенную особенность ситуаций, в которых на­ходится деятель: принятие или непринятие этих ожиданий влечет за собой санкции одобрения и награды или порицания и наказания. В течение про-

190

цесса социализации индивидом усваиваются (в большей или меньшей ме­ре) стандарты и идеалы его группы таким образом, что они становятся эффективными мотивационными силами его собственного поведения, не­зависимо от внешних санкций.

С данной точки зрения существенным аспектом социальной структуры становится система стандартизованных ожиданий, которая определяет корректное поведение личности, опирающейся как на собственные мотивы конформизма, так и на санкции окружающих. Такие системы стандарти­зованных ожиданий, занимающие определенное место в тотальной систе­ме и достаточно глубоко пронизывающие действие, условно называются институтами. Следовательно, основным структурным стабильным эле­ментом социальных систем, играющим решающую роль в их теоретиче­ском анализе, является структура институциональных стандартов, опреде­ляющих роли входящих в нее деятелей.

С функциональной точки зрения институционализированные роли представляют собой механизм, интегрирующий весьма разнообразные возможности «человеческой природы» в единую систему, способную пре­одолеть ситуационные крайности, с которыми сталкивается общество. С помощью подобных ролей выполняются две функции относительно возни­кающих ситуаций. Первая состоит втотбрре таких возможностей поведе­ния,. вдтор.ые «удовлетворяют потребностям и допустимым пределам дан­ной стандартизованной структуры: при этом другие типы поведения по­давляются или игнорируются». Вторая функция обеспечивает через меха­низмы взаимодействия максимум мотивационной поддержки действию индивида в соответствии с ролевыми ожиданиями. Вторая основная про­блема состоит в структуре самих институтов как компонентов системы. Институты понимаются и как следствия, и как контролирующие факторы поведения человека в обществе. Следовательно, в качестве системных об­разований они одновременно связываются как с функциональными по­требностями деятелей-индивидов, так и с социальными системами, в ко­торые они входят. Таким образом, основным структурным принципом яв­ляется лринцип функциональной дифференциации (как в биологических науках). Однако функциональное содержание в социальных явлениях ока­зывается более сложным, ибо здесь переплетаются функциональные по­требности деятеля и социальной системы. Институты могут быть' [уси-туационными» и выступать в качестве стандартов;, инструментальными, сформированными ради достижения определенных целей; ^интегрирую­щими», т. е. ориентированными на регуляцию отношений индивидов.

Понимание институтов как функционально дифференцированных сис­тем позволяет рассматривать изменения в любой части социальной систе­мы в перспективе их взаимосвязи со всей системой как целым. Однако динамический анализ невозможен только с точки зрения системного рас­смотрения институциональной структуры. Для проведения такого анализа

191

необходимо ввести обобщающее истолкование поведенческих тенденций людей в той ситуации, в которой они находятся, с их потребностями и ожиданиями. Такое обобщение зависит от теоретического осмысления «мотивации» человеческого поведения, которая не вписывалась в струк­турные построения Т. Парсонса, снижая их объяснительную силу. ■ л-" <^Г_Мертлн?'стремясь преодолеть ограниченность структурно-функцио­нального анализа, сформулировал собственную парадигму, сосредоточив внимание.на теоретических и эмпирических возможностях функциональ­ного подхода к более тонкому объяснению социальных и социально-психологических явлений.

Функциональные аналитики повсеместно применяют три взаимосвя­занных постулата, которые, как показывает Р. Мертон, могут применяться в функциональной теории с существенными ограничениями. В сжатом ви­де эти ^постулата (утверждают, во-первых, Пчто стандартизованные соци­альные виды деятельности или же элементы культуры являются функцио­нальными для всей социальной или культурной системы; во-вторых^что все эти социальные и культурные элементы выполняют социальные функ­ции; в-третьих, что они тем самым необходимы.

Постулат универсального функционализма утверждает, что все стан­дартизованные социальные или культурные формы имеют позитивные функции. Р. Мертон отмечает, что можно выдвинуть предположение, со­гласно которому любое явление культуры или социальной структуры мо-

192

жет иметь свои функции, однако было бы опрометчивым категорически заявлять, что любое такое явление должно быть функциональным. Вопрос о том, являются ли последствия того или иного культурного события функциональными, решается не априорно, а в процессе исследования. Бо­лее плодотворным методологическим принципом Р. Мертон считает некую предварительную гипотезу, согласно которой устойчивые культурные формы имеют баланс функциональных последствий как для общества в целом, так и для отдельных групп, способных сохранить эти формы нетронутыми путем прямого принуждения или же опосредованно, с помощью убеждений. ~>) Постулат незаменимости, как он обычно излагается, содержит, по мне­нию Р. Мертона, два связанных между собой и одновременно различных утверждения. Во-первых, Предполагается, что существуют опредеденные незаменимые функции. Если они не будут выполняться, то общество (группа, индивид) прекратит свое существование. Это, следовательно, вы­двигает понятие предпосылок или предварительных условий, функцио­нально необходимых для общества. Во-вторых, и это совсем другое дело, предполагается, чтще или иные культурные или социальные формы яв­ляются необходимыми для выполнения определенных функций. Второе утверждение связано с понятием, специализированных и незаменимых структур и игнорирует тот факт, что одни и те же функции, необходимые для жизнедеятельности и существования различных социальных групп, могут выполняться разными социальными структурами и культурными формами. Развивая это положение, Р. Мертон формулирует теорему функ­ционального анализа: точно так же, как одно и то же явление может иметь многочисленные функции, одна и та же функция может по-разному вы­полняться. В данном толковании потребности удовлетворения тех или иных жизненных функций скорее рекомендуют, нежели предписывают принятие той или иной социальной структуры. Иными словами, имеется диапазон вариаций структур, удовлетворяющих данной функции (предел вариабельности устанавливается ограничениями, накладываемыми соци­альной структурой). Таким образом, Р. Мертон приходит к пониманию функциональных альтернатив, функциональных эквивалентов или функ­циональных заменителей.

Из рассмотрения трех функциональных постулатов Р. Мертон выводит несколько основных положений, которыми рекомендует руководствовать­ся в кодификации функционального метода анализа. Во-первых, при раз­боре постулата функционального единства он обнаруживает, что нельзя цредполагать полную интеграцию всех сообществ. Вопрос об интегриро­ванное™ общества - это вопрос эмпирического исследования, и, решая его, нужно разработать некий континуум интегрированности общества -от малой до большой степени. Рассмотрение второго постулата универ­сального функционализма (все устойчивые формы культуры обязательно функциональны) привело Р. Мертона к следующим соображениям: по-

13 История социологии

193

(Следствия функционирования этих форм могут быть как функциональны­ми, так и дисфункциональными' возникает проблема разработки методаопределения чистого балансового итога последствий того или иного соци­ального явления. Наконец, Р. Мертон обнаружил, что постулат необходи­мости содержит два различных положения: одно из них утверждает необ­ходимость определенных функций, и отсюда возникает понятие функцио­нальной необходимости или необходимых функциональных предпосылок;второе говорит о необходимости существующих социальных институтов,культурных форм и т. п. На основании критического анализа последнегопредложения Р. Мертоном было* сформулировано понятие функциональ­ных альтернатив, эквивалентов или заменителей. Р. Мертон развертываетпарадигму функционального анализа в социологии как модель постановкипроблемой их решений. Он отмечает, что парадигма не представляет собойряда категорий, вводимых заново; это, скорее, кодификация тех понятий ипроблем, которые предстают в ходе критического изучения существующихисследований и теорий в русле функционального анализа. В парадигмуфункционального анализа включены следующие категории:', явление(явления), которому приписываются функции;, понятие субъективныхпредпосылок (мотивы, целиХ^понятие объективных последствий (функ­ции, дисфункции) ^понятие социальной единицы, обслуживаемой функци­ей; понятие функциональных требований (потребности, предпосылки су-ществования)й понятие механизмов,, посредством действия которых вы­полняются функции; -/понятие функциональных^ альтернатив (функцио­нальных эквивалентов или заменителей)^понятие структурного контекста(или ограничивающего влияния структуры); понятие динамики и измене­ния; проблемы, связанные с установлением достоверности положенийфункционального анализа; проблемы идеологического значения функцио­нального анализа. _6и^ ухы*

Во-первых, основная цель парадигмы - дать систематическое руковод­ство для адекватного и плодотворного применения функционального ана­лиза. Предполагается, что данная парадигма содержит некоторый мини­мальный набор понятий, которыми оперирует социолог, для того чтобы осуществить корректный функциональный анализ. Во-вторых, ларадигма должна подводить исследователя к постулатам и предположениям, лежа­щим в основе функционального анализа. Одни из этих гипотез имеют большое значение, другие несущественны и без них можно обойтись, и, наконец, третьи оказываются сомнительными и даже вводящими в заблу­ждение. В-третьих, назначение парадигмы - сделать социолога восприим­чивым не только к узконаучному значению разных типов функционально-го анализа, но и их политическим, а иногда и идеологическим следствиям. Особое внимание в парадигме уделяется моментам, где функциональный анализ предполагает скрытое политическое мировоззрение, и моментам, в которых он оказывает влияние на «социальную технологию» [86. Р. 108].

194

Особое внимание в рамках функционального анализа Р. Мертон обра­щает на разделение функций на явные и латентные. Как уже отмечалось, разграничение между явными и латентными функциями введено для того, чтобы исключить смешивание сознательной мотивации социального пове­дения с его объективными последствиями, что часто обнаруживается в со­циологической литературе. Рассмотрение Р. Мертоном терминологии со­временного функционального анализа показало, как легко социолог может отождествить мотивы и функции и к каким печальным последствиям это приводит. Он указал далее, что мотивы и функции изменяются независи­мо друг от друга и"что Отсутствие внимания к этому обстоятельству при­водит к смешиванию субъективных категорий мотивации с объективными категориями функций. В основе разграничения между явными и латент­ными функциями лежит следующее: первые относятся к тем объективным и преднамеренным последствиям социального действия, которые способ­ствуют приспособлению или адаптации некоторой определенной социаль­ной единицы (индивид, группа, сообщество, социальная или культурная система); вторые - к непреднамеренным и неосознанным последствиям того же самого порядка.

Разграничение между явными и латентными функциями позволяет по­нять стандарты социального поведения, которые, на первый взгляд, ка­жутся иррациональными. Прежде всего, данное различение помогает со­циологической интерпретации многих видов социальных действий, кото­рые продолжают существовать даже тогда, когда поставленные перед ни­ми цели не осуществляются. Подобные действия зачастую называются предрассудками, иррациональностями, инерцией традиции и т. д. Такие объяснения, в сущности, подменяют анализ подлинной роли непонятного и непривычного поведения употреблением мало что значащего штампа. Понятие же скрытой функции позволяет раскрыть, что это поведение может выполнять функцию для группы, совершенно отличную от явной его цели.

Понятие скрытой функции, игнорируя в той или иной мере явные цели, направляет внимание исследователя на иной ряд последствий, различение между явными и скрытыми функциями концентрирует внимание на теоре­тически плодотворных областях исследований. Ограничиваясь изучением явных функций, социолог имеет дело с определением того, достигает ли практика, предназначенная для определения цели, эту цель. Он исследует, например, достигает ли новая система оплаты своей цели - уменьшения текучести рабочей силы или цели повышения эффективности производства. Это важная и сложная задача, но пока социолог ограничивает себя изуче­нием явных функций, задача исследования определяется для него скорее нуждами практики, нежели теоретическими проблемами, составляющими суть социологии. Имея дело прежде всего с явными функциями, с решени­ем проблемы - достигает ли та или иная практика или организация по-

195

ставленных перед нею задач, - социолог превращается в искусного реги­стратора уже известных моделей поведения. Его оценки и анализ ограни­чены вопросом, поставленным, скажем, администрацией предприятия. Вооруженный же понятием скрытой функции, социолог направляет свое внимание в ту область, которая является наиболёё~1юёщающей для при­ращения теоретического знания. Он рассматривает известный тип соци­альной практики, чтобы установить его скрытые, неосознаваемые функции (так же как и явные), анализируя, например, отдаленные последствия но­вой системы заработной платы для профсоюза, в котором состоят рабочие, и т. д. Р. Мертон полагает, что специфический интеллектуальный вклад социолога состоит прежде всего в изучении непреднамеренных последст­вий (к которым относятся скрытые функции) социальной практики, так же как и в изучении ожидаемых последствий (среди которыхнаходятся явные функции). Таким образом, обнаружение скрытых функций означает серь­езное расширение диапазона социологического знания.

Открытие латентных функций, по Р. Мертону, не просто уточняет пред­ставления об определенных социальных стандартах поведения, но означает качественно отличное приращение знания. Различение между явными и скрытыми функциями предотвращает замену социологического анализа наивными моральными оценками. Поскольку оценки общественной морали имеют тенденцию основываться прежде всего на явных последствиях той или иной социальной практики или кодекса правил, то можно ожидать, что социо­логический анализ, базирующийся на выявлении скрытых функций, будет время от времени вступать в противоречие с этими моральными оценками, ибо не следует, что латентные функции будут действовать точно так же, как и явные последствия, на которых и основываются, как правило, эти оценки.

Различение явных и латентных функций можно считать четвертым по­стулатом функционализма. Благодаря блестящему изложению Р. Мертона эта идея отождествляется с функционализмом, хотя она уже длительное время излагалась в различной форме как центральная идея в социологии. Научная проблема, которая здесь возникает, - это объяснительная роль субъективных элементов (целей, норм, знаний) и рационального и нера­ционального поведения. Для социолога, в отличие от экономиста, такие явления, как цели, чувства и нерациональное поведение, - суть то, что должно быть объяснено. Он должен тщательно проводить различие между тем, что у деятеля в уме, и теми причинами и следствиями, которые может иметь его действие. Он должен всегда различать точку зрения действую­щего лица и точку зрения наблюдателя. Несомненно, что трудно сохра­нить роль наблюдателя в отношении социальных институтов. Однако функционалистское движение представляется попыткой объяснить соци­альную организацию и поведение с незаинтересованной точки зрения на­блюдателя. Именно поэтому различение явных и латентных функций очень важно.

196

Критика функционального подхода, развернувшаяся в конце 50-х - се­редине 60-х годов, была направлена более всего против его ориентирован­ности на стабильность, равновесие и интегрированное состояние общест­ва, неспособности дать адекватное описание и анализ конфликтных ситуа­ций, В начале 70-х годов, когда кризисные события предшествующего де­сятилетия поставили под сомнение идею о равновесном состоянии обще­ства, структурный функционализм стал терять свой интеллектуальный кредит. Однако в 80-х годах вновь достигнутое состояние относительной стабильности и усиление стабилизационной ориентации в социологии стимулировали новое обращение к функциональному подходу. В частно­сти, есть основания говорить о «неофункционализме», основу которого со­ставляют традиции классического функционального подхода.

2.4. Социология Франкфуртской школы

Франкфуртская школа - течение в общественной мысли, обозначен­ное по месту нахождения Института социальных исследований, деятель­ность представителей которого начиная с 30-х годов XX века положила начало оформлению основных идей этого теоретического направления.

Творчество ученых, которые в разное время привлекались к сотрудни­честву в Институте, не может быть однозначно ограничено его рамками. Для наиболее видных представителей Франкфуртской школы*, к числу ко­торых принадлежат М. Хоркхаймер (1895-1973), Т. Адорно (1903-1969), Г. Маркузе (1895-1979), Ю. Хабермас (род. 1929), характерны разнопла­новость научных интересов и поливариантность решений исследователь­ских задач. Но общность в выборе и постановке изучаемых проблем дает основание относить их теоретическую и практическую деятельность в об­ласти социологических исследований к единому направлению.

Спектр основных вопросов, изучавшихся представителями Франк­фуртской школы, достаточно разнообразен. Анализ философских, миро­воззренческих и методологических оснований социальной теории привел их к преодолению традиционного для классической социологии разрыва объекта и субъекта познания и ориентировал в направлении поиска мето­дов познания не только общих, типичных, но и уникальных, неповтори-

* Название «Франкфуртская школа» достаточно условно, потому что уже в 1933 году Ин­ститут перемещается в Женеву (в связи с приходом к власти нацистов его деятельность в Гер­мании становится невозможной); часть его сотрудников продолжает работу в филиале, разме­щенном в Париже; в 1938-1939 годах директор Института М. Хоркхаймер с группой едино­мышленников переезжает в США, где в Нью-Йорке при Колумбийском университете они про­должили свою деятельность; и лишь в 1950 году, когда основная часть сотрудников возвраща­ется в ФРГ, Институт социальных исследований вновь перемещается во Франкфурт-на-Майне и возрождает прерванные связи с Франкфуртским университеетом.

197

мых явлений социальной действительности. В сферу социологического анализа были включены общие проблемы культуры в их связи с полити­ческой практикой. В противоположность неопозитивистским устремлени­ям делался акцент на «гуманистическую» ориентацию с ее интересом к проблемам человеческой личности.

Широта исследовательской проблематики и нетрадиционность подхо­дов, характерные для представителей Франкфуртской школы, способствовали тому, что она в течение полувека (с 30-х годов и вплоть до конца 70-х XX ве­ка) оказывала заметное влияние на развитие европейской и американской социологии. Тесное взаимодействие с другими социологическими тече­ниями изначально обусловливалось также и критическим пафосом теоре­тиков Франкфуртской школы. Они выступили оппозицией доминирующим ориентациям западной социологии - в особенности это касалось позитиви­стских и неопозитивистских социологических концепций.

Это обстоятельство нашло отражение и в названии, которое дал ей один из родоначальников школы М. Хоркхаймер, - «критическая теория»; Г. Маркузе ввел в оборот термин «критическая теория общества»; в даль­нейшем теоретические построения франфуртцев стали обозначаться соби­рательным термином «критическая социология».

В специальной литературе, посвященной исследованиям Франфуртской школы, ее нередко характеризуют как одну из версий неомарксизма, что обусловлено ассимиляцией франкфуртцами ряда марксистских положений и марксистской терминологии, заимствованных в основном из работ ран­него Маркса. Марксизм признается в качестве важнейшего теоретического источника как критиками «критической социологии», так и ее представи­телями, которые никогда и не отрицали этого факта.

К теоретическим источникам «критической социологии» с полным правом может быть отнесен и фрейдизм. Многие положения психоанализа широко использовались франкфуртцами, в особенности Г. Маркузе, кото­рого считают одновременно родоначальником «фрейдомарксизма», пы­тавшегося объединить марксизм с психоанализом.

Таким образом, как всякое научное направление, Франкфуртская шко­ла возникла на определенной теоретической базе. И если ряд положений марксизма и психоанализа явно фигурируют в концептуальных построе­ниях теоретиков Франкфуртской шкколы, то о других течениях социоло­гической мысли можно сказать, что они присутствуют у франкфуртцев в неявном виде. Пожалуй, нельзя назвать сколько-нибудь значительного на­правления в социологии того времени, которое не нашло бы резонанса (положительного либо отрицательного) в исследованиях представителей Франкфуртской школы.

Анализ положения, сложившегося в сфере наук об обществе в первой трети XX века, стал отправной точкой в разработке исходных принципов

198

теоретической деятельности Франкфуртского института социальных ис­следований. В сжатом виде результаты этого анализа приводятся в про­граммной статье М. Хоркхаймера «Традиционная и критическая теория», опубликованной в Париже в 1937 году. В этом же духе выполнена работа Г. Маркузе «Философия и критическая теория», увидевшая свет тоже в Париже и в том же году.

И у М. Хоркхаймера, и у Г. Маркузе подчеркивается общая неудовле­творенность теми традициями, которые сложились в обществоведении то­го времени в целом и в социологии в частности. Наука об обществе раско­лолась, по их мнению, на отдельные дисциплины, частной наукой стала и социология. В результате потеряно целостное представление об обще­ственной жизни. Истоки такого положения в «традиционной теории» М. Хоркхаймер и Г. Маркузе видят в утвердившейся естественнонаучной модели познания, провозглашенной позитивизмом единственно научной.

Позитивизм, который, по мнению теоретиков Франкфуртской школы, является основой «традиционной теории», разддобил целостную «тоталь­ность», единую человеческую практику («праксис») на противоположные и даже взаимоисключающие «субъект» и «объект» познания. «Крити­ческая теория» призвана преодолеть эту раздробленность, сделав предме­том анализа всю человеческую и внечеловеческую деятельность («прак­сис»), в которой снимается абстрактная противоположность субъекта и объекта за счет их диалектической взаимообусловленности и перехода друг в друга. В нетрадиционной теории должен реализоваться диалектиче­ский подход, учитывающий тот факт, что «объект» познания - это продукт деятельности «субъекта», и выступает он обособленно лишь в рамках «превращенной формы» сознания, которая раздваивает целостность чело­веческой практики.

Франкфуртцам импонировал тот подход, который был достигнут в фи­лософии истории Гегеля, объединяющий в систему разрозненные знания об обществе. Отсюда - интерес к его теоретическому наследию и прочте­ние гегелевских работ заново. Однако представителей Франкфуртской школы не совсем удовлетворял абстрактно-идеалистический подход Геге­ля, который подчиняет историю диалектике понятий и категорий, вырабо­танных на основе «чистого» философского анализа.

Гораздо ближе по духу «критическим социологам» оказался анализ общественной жизни, осуществленный на материалистической основе К. Марксом и которого они рассматривали как одного из талантливей­ших последователей Гегеля. В 30-е годы вышел ряд работ Г. Маркузе, по­священных вопросам исследования общества и соединяющий гегелевские постулаты с идеями молодого К. Маркса. Это - «К феноменологии исто­рического материализма» (1928), «О конкретной философии» (1929), «Трансцендентальный марксизм» (1930), «Новые источники к обоснова-

199

нию исторического материализма. Интерпретация впервые опубликован­ных рукописей Маркса» (1932).

В упоминавшейся же статье М. Хоркхаймера «Традиционная и крити­ческая теория» критический подход Маркса, реализованный им в «Ка­питале», распространяется на всю систему наук об обществе. По мнению М. Хоркхаймера, необходимо достроить марксову критику «буржуазной политэкономии» до критического преодоления «буржуазной социологии», сводя поиск причин ущербности «традиционной теории» к анализу факто­ров ее социальной обусловленности. Таким образом, критическое отноше­ние к существующим наукам об обществе прямо связывается франкфурт-цами с критикой реалий современного им «позднекапиталистического» или «индустриального» общества, наиболее полно воплотившего, по их мнению, все негативные тенденции предшествующего развития человече­ской цивилизации.

Эти идеи в наиболее полном и развернутом виде представлены в со­вместной работе М. Хоркхаймера и его ближайшего единомышленника Т. Адорно «Диалектика просвещения. Философские фрагменты». Книга была написана в США и вышла в свет в 1947 году. Осуществив историко-философский анализ предшествующей культуры с гомеровских времен, авторы делают вывод, что тот печальный итог, к которому пришла чело­веческая цивилизация, - результат определяющего ее лицо «духа про­свещения».

Под «просвещением» понимается весь процесс рационализации, ос­мысления человеком и человечеством окружающей их природной и вне-природной среды, с неизбежностью требовавший более или менее опреде­ленного противопоставления их друг другу. С того самого момента, как человек осознал свою «самость», он сделал шаг по пути деиндивидуализа-ции, отрицания этой «самости» у окружающего его мира, превращая его в источник и материал своей производственно-трудовой активности.

Уже в мифе содержатся зачатки раздвоения единого человеческого мира на противоположности, которые выливаются в противоречия между человеком и природой, активным субъектом и пассивным объектом, а за­тем перерастают в антагонизмы социальные, в эксплуатацию человека че­ловеком. В трактовке «духа просвещения» отчетливо прослеживается связь с идеей рациональности, развитой М. Вебером. Но если М. Вебер считает, что дух рациональности - это судьба западной цивилизации, с ко­торой надо смириться, то франкфуртцы бунтуют против такого удела. В дальнейшем они будут искать пути преодоления этой «судьбы», что и обу­словило их выход на политическую проблематику.

Политические мотивы задаются в построениях М. Хоркхаймера и Т. Адорно (да и всех наиболее ярких представителей Франкфуртской школы) также и тем, что проблемы подчинения, власти становятся основ-

200

ным лейтмотивом развития «духа просвещения». Раздвоение единого че­ловеческого мира осуществляется в результате подчинения одной его час­ти другой. При этом насилие как средство осуществления власти оценива­ется франкфуртцами однозначно негативно, что выводит их за рамки ницшеанских идей, в которых насилие расценивается как благо.

В целом результат «просвещения» характеризуется как отчуждение че­ловека и человеческой цивилизации, вырвавшихся из их естественного контекста и тем самым предопределивших свой крах. Итоги «просве­щения», которые подводятся в книге «Диалектика просвещения...», - это разрыв единой природы на субъект и объект, и их противопоставление; отрыв социальных отношений от природных и перенос в социальную сфе­ру антагонизма, возникшего между человеком и природой, - в результате -складывание антагонистических социальных отношений; раздвоение чело­веческой субъективности на телесную и духовную сущности, противопос­тавление и подчинение «низшей» телесности более «высокой» абстракт­ной духовности.

Диагноз, который ставят исследователи современному обществу, - бе­зумие, массовая паранойя, увлеченность сверхценной идеей господства над всем и всеми. Возможность достижения этого господства над приро­дой, другими людьми и т. п. - «Миф XX века», существование которого и подтверждает наличие заболевания. Фашизм, мировые войны, лагеря смерти - это красноречивые симптомы болезни современного общества, а «международная опасность фашизма» становится политической реально­стью развития «неудавшейся цивилизации». (Следует напомнить, что тео­ретики Франкфуртской школы были знакомы с фашизмом не по слухам и от­даленным источникам, многие из них испытали ужасы фашизма на себе.)

Трагизм ситуации, по мнению авторов «Диалектики просвещения...», усиливается еще и тем, что в современном обществе нет социальной силы, которая могла бы предотвратить его печальную участь. «Конец» индиви­дуума, «конец» субъекта в «позднебуржуазном» обществе связывается с распространением особо изощренных приемов манипулирования его соз­нанием. Современное общество, считают М. Хоркхаймер и Т. Адорно, средствами «массового искусства» (особо подчеркивается роль средств массовой коммуникации) формирует особый тип конформистского созна­ния, не выходящего за рамки сложившихся культурных стереотипов.

В книге «Диалектика просвещения...» этой теме посвящен большой раздел «Индустрия культуры. Просвещение как обман масс». Введенные в оборот термины «массовое искусство» и «массовая культура» не были сразу приняты исследователями этой проблематики, но в дальнейшем они прочно входят в лексику культурологов, социологов культуры и искусства, тем более, что реальность проблемы, сформулированной франкфуртцами, получила серьезное эмпирическое обоснование в их конкретных исследо-

201

ваниях (Т. Адорно больше был известен к этому вреемени как специалист в области социологии музыки); обширный эмпирический материал, выхо­дящий на эту проблему, был накоплен и в эмпирической социологии США, где была опубликована книга М. Хоркхаймера и Т. Адорно «Диа­лектика просвещения...».

Эти же пессимистические идеи развиваются в книге М. Хоркхаймера «Помрачение разума» (1947). В ней еще более отчетливо подчеркивается, что рациональность - основа современной культуры, ведущая ее к упадку, не расценивается «традиционной» наукой как негативный фактор - и тем самым роль такой науки приобретает зловещие черты. Но в этой же книге М. Хоркхаймер намечает пути излечения страшного недуга, поразившего современную цивилизацию, - это возвращение человечества к подлинно «коллективистическим» принципам, которые могут быть реализованы"^ коллективах свободных от эксплуатации людей.

Таким образом, идя от критики «традиционной теории», образа науки, характерного для их времени, и основываясь на принципах однозначной социокультурной детерминации теоретических представлений, франк-фуртцы приходят к критике реалий современного общества. При этом они не видят каких-либо зачатков нового миропорядка в существующих кон­кретных социальных системах.

В соответствии с общими установками франкфуртцев, поиск факторов, использование которых могло бы облегчить участь современного общест­ва, современной культуры, ведется в сфере субъективности, хотя постоян­но подчеркивается ее социальная обусловленность. В одном из первых трудов, подготовленных на конкретном фактическом материале «Авто­ритет и семья» (1936), представители Франкфуртской школы пытаются обозначить конкретную тематику исследований. М. Хоркхаймер, под ру­ководством которого выполнялось исследование, подчеркивал, что целью анализа является поиск факторов формирования авторитарного характера и уяснение его роли в общественной жизни.

Уже в первых исследовательских проектах франкфуртцев намечается сближение с методикой и техникой психоанализа. В глубинных структу­рах личности ведется поиск причин, определивших и определяющих ха­рактер и направленность развития человеческой цивилизации. Более пол­но эти идеи воплотились в коллективном труде «Авторитарная личность» (1950), выполненном на основе конкретных социологических исследова­ний американского общества.

Авторы исследования анализируют тот социальный тип личности, ко­торый служил и служит созданию и воспроизводству разобщенного и про­тиворечивого социального и социально-природного мира и который, нако­нец, служил опорой фашистских режимов. Этот тип был назван «фашизо-идным», а в результате исследований авторы пришли к выводу, что и в американском обществе людей, относящихся к нему, большинство.

202

В русле психоаналитических установок проводили свои исследования Э. Фромм и Г. Маркузе. Влияние первого на разработку теоретической концепции Франкфуртской школы не носило систематического характера, он по большей части выступал, как самостоятельный исследователь. Но в его трудах явно присутствовали теоретические положения «критической социологии», правда, существенно дополненные идеями психоанализа. И то, что труды Э. Фромма неизменно вызывали широкий читательский ин­терес, в немалой степени способствовало популяризация и распростране­нию основных идей Франкфуртской школы.

С самого начала существования Франкфуртской школы активно участ­вовал в разработке ее исходных теоретических постулатов и Г. Маркузе. Солидаризируясь с идеями М. Хоркхаймера и Т. Адорно о негативных тенденциях в развитии «позднекапиталистического» общества, он утвер­ждал, что это общество манипулирует сознанием индивидов, формируя его в направлении, необходимом для поддержания социальной стабильности.

С этой целью общество задает определенную структуру влечений и жизненно важных потребностей своих индивидов. «Одномерность», кото­рая формируется современным обществом, может быть преодолена в резуль­тате революционных изменений в структуре человеческой личности. С «антро­пологической революции» начинается революционный прорыв в будущее, ко­торый знаменуется «великим отказом» от существующих норм и традиций.

Разделяя идеи Фрейда, Г. Маркузе считал, что базовыми в структуре потребностей индивида являются сексуальные влечения. Отсюда он делает вывод, что «антропологическая революция» должна начинаться с револю­ции сексуальной. Эти идеи Г. Маркузе нашли отражение в его работах «Одномерный человек» (1964) и «Эссе об освобождении» (1969).

В своих трудах Г. Маркузе очерчивает ту сферу, где уже сейчас возмо­жен революционный прорыв в будущее, - это авангардистское искусство, особенно сюрреализм; одновременно он указывает те социальные группы, которые в большей степени располагают революционными потенциями, -это молодежь, особенно студенческая, национальные меньшинства, насе­ление стран «третьего мира», люмпены - все маргиналы, которые меньше других подвержены конформистскому, интегрирующему влиянию господ­ствующих социальных структур.

Особая роль в комплексе основополагающих идей Франкфуртской школы принадлежит «негативной диалектике», в разработке которой наи­более активно участвовали Т. Адорно и Г. Маркузе. В 1966 году под на­званием «Негативная диалектика» вышла обобщающая работа, своеобраз­ное теоретическое завещание Т. Адорно.

Обращение к разработке проблем диалектики является для франкфурт-цев закономерным - их критический подход к существующей реальности и ее теоретическому осмыслению изначально характеризовался предста-

203

вителями Франкфуртской школы как диалектический. Интерес к теорети­ческому наследию Гегеля и Маркса в этом плане тоже не был случайно­стью: и одного и другого франкфуртцы признавали великими диалектика­ми. Но, констатируя это, сторонники «критической социологии» подчер­кивали, что и идеалистическая диалектика Гегеля, и материалистическая диалектика Маркса требуют критического осмысления.

И Гегель и Маркс критикуются главным образом за то, что в своих теоретических построениях они недостаточно точно воспроизвели сущ­ность отрицания и его роль в процессе развития. Этот «недостаток» пред­ставители Франкфуртской школы пытаются устранить в своей «нега­тивной диалектике», которая и называется так потому, что факторы отри­цания выдвигаются в ней на первый план.

«Негативная диалектика» исходит из того, что противоречия внутри любого целого не могут быть разрешены за счет его внутренних резервов; они могут быть «сняты» лишь извне. «Снятие», которое у Гегеля понима­ется как момент, несущий в себе отрицание старого с одновременным со­хранением в новом положительных моментов этого старого, у франкфурт-цев несет лишь негативную нагрузку, разрушая старое качество и утвер-ждая новое.

К выводам в духе «негативной диалектики» создатели «критической теории» приходят в результате анализа истории развития человеческой цивилизации. При этом наиболее выразительное подтверждение невоз­можности перехода в «иное», в «будущее» за счет внутренних факторов они находят в реалиях «позднебуржуазного общества». Это общество, ма­нипулируя сознанием индивидов, приводит их к «одномерности»; кон­формное сознание, определяющее соответствующее поведение, служит стабилизации существующих социальных структур. Сломать их может только социальная сила, находящаяся вне этих структур и не подвержен­ная их влиянию.

Отсюда вытекают и крайне революционные, леворадикальные выводы, которые особенно отличают Г. Маркузе. Его творческий расцвет прихо­дится на вторую половину 60-х годов, с характерными для нее бурными событиями, инициированными «новыми левыми». Среди молодежи, сту­денчества, всех участников массовых движений протеста Г. Маркузе пользовался огромной популярностью. Сам же теоретик находил в этих выступлениях подтверждение своим концептуальным построениям, разви­вая их в соответствии с реалиями того времени.

Однако эйфория по поводу революционной активности маргиналов очень скоро прошла. Полный нигилизм, крайний экстремизм, отвергаю­щий любое разумное начало, расцвет терроризма и отрицание нравствен­ных норм - все это привело к тому, что Г. Маркузе стал отмежевываться от политической практики «новых левых», вследствие чего стал терять

204

популярность в их среде. К тому же и само «массовое революционное движение» пошло на спад. В начале 70-х годов наметилась стабилизация в развитии общества на Западе.

В отличие от Г. Маркузе Т. Адорно никогда не уходил в сферу полити­ки. Его научные интересы носили преимущественно академический харак­тер. Он развивал критическую линию по отношению к рациональности, которую наметил еще в первые годы сотрудничества с М. Хоркхаймером. Рациональность («просвещение») рассматривалась им как первопричина негативных тенденций современной цивилизации, а требование диалектично-сти «критической теории» ориентировало на отрицание «обобщающего» влия­ния общественной «тотальности», нивелирующей индивидуальность.

В «негативной диалектике» Т. Адорно развивает эту мысль, редуцируя социально-политические реалии в сферу теоретической деятельности. Он не признает возможность синтеза в рамках противоречивого целого. Из гегелевской триады «тезис-антитезис-синтез» у него остается только «тезис-антитезис».

Как и Г. Маркузе, Т. Адорно черпает аргументацию из социальной сферы, не видя возможности утверждения качественно «иного» за счет старых социальных структур, сформированных в «позднекапиталис-тическом обществе». Но, в отличие от первого, который, используя «негативную диалектику», был склонен делать ультрареволюционные по­литические выводы, Т. Адорно уходит в сферу анализа методологии соци­альных наук.

Исходя из того, что социальная реальность абсолютно противоречива, т. е. в антагонизме находятся социум и составляющие его индивиды, Т. Адорно считает, что традиционные логические методы (по примеру естествознания) неприемлемы в сфере социального познания. Нельзя подводить под общее понятие, осуществляя таким образом синтез, прин­ципиально разнородные сущности, каковыми являются общество и от­дельные индивиды. Постижение мира субъективности, что является ос­новной целью социальных наук, должно использовать в качестве «органона истины» нечто схожее с эстетическим выражением.

Следует напомнить, что Т. Адорно - автор ряда известных работ в об­ласти социологии искусства: «Призмы. Критика культуры и общества» (1955); «Диссонансы. Музыка в управляемом мире» (1956), «Заметки о литературе», т. I—III (1958, 1961, 1965). Вполне естественным для него яв­ляется использование искусствоведческого материала и в разработке ме­тодологических вопросов. Свою альтернативу господствующей в то время позитивистской методологии социальных наук он предлагает в книге «Введение в социологию музыки» (1961).

В этой книге он развивает идеи, содержащиеся в его докладе, сделан­ном на ежегодном съезде социологов ФРГ в 1961 году. С докладами на

205

одну тему «О методологии социальных наук» выступили тогда К. Поппер и Т. Адорно. И если первый выступал от лица сциентистски-позитивистски ори­ентированных социологов, то второй - с принципиально иных позиций.

Отправной точкой в критике позитивистской методологии социальных наук для Т. Адорно является разрыв в предмете и методе исследования, характерный для позитивистски ориентированных социологов. В резуль­тате этого разрыва, считает представитель «критической социологии», происходит не только искажение истины, но и идеологизация самого ис­следования. Социолог-позитивист, фиксируя с помощью универсальных методов познания социальную реальность, просто удваивает ее. При этом, выдавая результаты исследований за истинные, он выступает в качестве апологета существующей реальности, закрепляя ее как данность. Идеоло­гическая функция социологов-позитивистов выражается в том, что они своими исследованиями формируют определенное восприятие реалий су­ществующего общества.

Используя количественные методы анализа, тоже, по мнению Т. Адор­но, можно впасть в опасную абсолютизацию абстрактного, общего поня­тия, каким является Число. С его помощью отождествляется даже то, что на самом деле не является тождественным. Поэтому к количественным методам в социологии надо подходить с большой осторожностью."^-

Спасение социологии видится Т. Адорно на путях «диалектической критики». Что она подразумевает? Во-первых, социолог должен критиче­ски подходить к использованию традиционных общенаучных методов по­знания, в том числе и количественных. Это связано с тем, что объект со­циологического познания насквозь пронизан субъективностью, а традици­онные методы познания ориентированы на объективизацию познаваемых явлений и процессов.

Во-вторых, изучая поведение различных субъектов, из действий кото­рых и складывается социальная реальность, необходимо постоянно соот­носить индивидуальное с тем общим, которое задается социумом. Други­ми словами, индивид действует как сознательный и активный субъект, но его активность во многом определяется общими социальными стереоти­пами, а потому социолог должен понимать, что реально принадлежит субъекту - индивиду, а что есть результат манипулятивного воздействия со стороны общества.

И в-третьих, социолог должен с позиций «диалектической критики» вос­принимать себя как субъективность в рамках определенной социальной общ­ности, т. е. рефлексировать собственную социальную обусловленность.

Общие рекомендации в области методологии социальных наук нашли более определенное выражение в конкретных исследованиях Т. Адорно по проблемам массовых коммуникаций и в области социологии искусства. И хотя анализируемый им конкретный материал представлял интерес для

206

специалистов, применение изощренной методики социологизированного психоанализа и тому подобных «конкретных» методов постижения соци­альной реальности не смогло полностью опрокинуть традиционные со­циологические методы познания. Не способствовала популяризации идей Т. Адорно и академичность изложения, которая зачастую услож­няла восприятие его текстов. Тем не менее понятые более или менее адек­ватно, идеи Т. Адорно оказали существенное влияние на развитие социо­логии, особенно западноевропейской, в послевоенные годы.

К 60-м годам, когда теоретические положения франкфуртцев стали от­четливо звучать в экстремистских политических установках «новых ле­вых», между основоположниками «критической социологии» явно обозна­чились разногласия. Т. Адорно не мог принять излишнюю революцион­ную практичность Г. Маркузе, который к концу 60-х годов и сам стал осознавать пагубность левоэкстремистских движений. Следующие поколе­ния франкфуртцев по-разному восприняли идеи своих учителей и их расхож­дения, в результате чего в «критической социологии» произошел раскол.

Некоторое время в рамках еще единой школы работал Ю. Хабермас. Он пытался соединить раскалывающие школу тенденции, тем более что его научные интересы находились на стыке социологии и политологии. В своих работах «Теория и практика» (1963), «Познание и интерес» (1968), «К логике социальных наук» (1970) он пытается решить вопросы опти­мального соотношения социальной теории и политической практики.

Используя большой историко-философский материал, Ю. Хабермас делает достаточно абстрактные выводы о том, что познание в конечном итоге должно осознать свою политическую заинтересованность (т. е. свои ценностные предпосылки), и политический интерес должен быть возвы­шен до своего теоретического (на основе определенной социальной тео­рии) осмысления.

Вполне разумные доводы не были услышаны ни слева, ни справа. Он был подвергнут критике с обеих сторон: «слева» - за абстрактность, из­лишнюю осторожность в политических выводах; «справа» - за то, что не по­нял действенной революционности самой «критической теории» (Т. Адорно и М. Хоркхаймер считали, что «критическая теория» - это уже самодос­таточное революционное действие).

После смерти Т. Адорно Франкфуртская школа фактически распалась. Ю. Хабермас покинул Франкфуртский университет и стал заниматься тео­ретическим поиском условий для создания такой «политизированной об­щественности», которая была бы готова к теоретически осмысленным, гу­манистическим политическим решениям. Этими проблемами он зани­мается, уже будучи содиректором Института по исследованию условий жизни научно-технического мира в Штарнберге. Этот пост он занял в 1970 году.

207

Сохраняя приверженность к основным идеям «критической социоло­гии», Ю. Хабермас активно использует в своих теоретических построени­ях положения, разрабатываемые в таких течениях современной филосо­фии и социологии, как лингвистическая философия, герменевтика, фено­менология и т. п. Рассматривая «жизненный мир» человека, он выделяет в нем две основные сферы человеческого существования: первая - это тру­довая деятельность (взаимодействие человека с природой); вторая^мёж^ человеческое взаимодействие (интеракция и коммуникация).

Так как Ю. Хабермаса интересуют методологические вопросы, то ана­лиз выделенных сфер он строит в познавательной плоскости. В соответст­вии с основными сферами человеческого существования им рассматрива­ются такие виды познавательного интереса, как 1) «технический» интерес, целью которого является овладение природой (этот интерес реализуется в сфере труда и характеризует естественные и технические науки); 2) «практический» интерес, который направлен на выработку ценностей и целей человеческого взаимодействия в ходе овладения природой (этот ин­терес реализуется в сфере интеракции, определяемой «научно-технической рациональностью», он опосредуется «техническим» интересом, хотя реа­лизуется в области социально-гуманитарных наук); /3)j «эмансипацион­ный» интерес, цель которого - выход в сферу «истинной интеракции и коммуникации» и освобождение от отчуждения и угнетения, возникающе­го в результате переноса в сферу межчеловеческого взаимодействия прин­ципов взаимоотношения с природой.

Исследования Ю. Хабермаса ориентированы на поиск путей преодоле­ния противоречий между «жизненным миром» человека и социальной системой «позднего капитализма», которая, утверждая принцип «тех­нической рациональности», вносит элементы отчуждения в межчеловече­ское взаимодействие, делая его «ложным». Этим проблемам посвящены работы Ю. Хабермаса «Теория общества или социальная технология?» (1973), «Проблемы легитимации в условиях позднего капитализма» (1973), «Теория коммуникативного действия» (1981).

Исследовательские ориентации бывшего представителя Франкфурт­ской школы свидетельствуют о том, что он не остановился на ортодок-» сальной приверженности идеям «критической социологии». Но одновре­менно нельзя не заметить, что основные принципы «критической теории», разработанные его предшественниками и учителями, несомненно, опреде­ляют характер теоретической деятельности Ю. Хабермаса. И он не един­ственный, кто испытывает это влияние. Социально-философские, социо­логические воззрения представителей Франкфуртской школы продолжают оказывать влияние на развитие современной, особенно западноевропей­ской, социологии, даже в то время, когда школа как единое течение пере­стала существовать.

208

Можно по-разному воспринимать социально-философские и социоло­гические идеи представителей «критической социологии», но нельзя не признать реальность поставленных ими проблем: о роли теории общест­венного развития в определении перспектив развития цивилизации и в по­литической практике; о месте человека в современной «техногенной» ци­вилизации; о ценностных предпосылках социального познания и специфи­ке постижения «жизненного» мира человека; об использовании в социоло­гии методов сбора и анализа информации, разработанных в литературове­дении, искусствознании, т. е. в гуманитарных науках, которые в противо­вес естественнонаучному объяснению выдвигают на первый план «по­нимание». Проблематика «критической социологии» придавала ей то «гуманистическое измерение», в поисках которого движется современная социологическая теория.

Заслуживает внимания мнение, что значимость идей Франкфуртской школы с течением времени возрастает, и такая тенденция сохранится в обозримом будущем. Проблемы, поставленные «критической социологи­ей», не только не сняты, но становятся все более актуальными. Решение же их видится на путях взаимодополнения различных подходов, извлече­ния того ценного, что наработано в различных концептуальных течениях, в том числе и в рамках «критической социологии» Франкфуртской школы.