Потенциальные угрозы

      1. Рискуя повториться, на первом месте среди них приходится вновь называть неспособность России обеспечить экономико-социальные условия для устранения или, по крайней мере, сокращения вакуума своего демографического присутствия на Дальнем Востоке. Образовался своего рода порочный круг: привлечь переселенцев в регион не удается из-за суровых климатических условий, не компенсированных адекватными льготами в получении жилья, обеспечении заработной платой, основными предметами потребления и повышенной комфортностью быта по сравнению с европейской частью страны; а изыскать местные денежные ресурсы для финансирования подобных преимуществ невозможно, не имея людских ресурсов для создания в регионе развитой промышленно-производственной базы как основы самофинансирования.

      Разумеется, проблема изыскания средств для первичного инвестирования актуальна во всей России, но на Дальнем Востоке она особенно остра в силу окрашенности политико-стратегическими озабоченностями. Отдаленность ареала, его относительная изолированность (усугубленная несовершенством транспортно-коммуникационных сетей и дороговизной перевозок), распространенность как на самом русском Дальнем Востоке, так и особенно за его пределами тезиса об объективной способности региона к независимому от Москвы существованию (при условии его большей открытости и ориентации на тихоокеанское направление) - все это актуализирует вопрос об укреплении единства европейской и дальневосточной России. Он представляется ничуть не менее важным и неотложным, чем, например, компромисс с Татарстаном или предупреждение сепаратизма северокавказких республик. По-видимому, ни одна из собственно русских частей Федерации сегодня не нуждается в таком внимании и поддержке, как дальневосточная, - в той мере, как ни одна из них не сталкивается с таким сильным искушением обратиться к сепаратизму, пользуясь преимуществами географического положения и одаренностью природными ресурсами.

      При этом в решении дальневосточной проблемы вряд ли можно особенно полагаться на иностранные инвестиции. Несомненно, содействуя преодолению некоторых хозяйственных трудностей региона, они, в конечном счете, в силу своей природы не могут не способствовать росту «про-тихоокеанской» экономической ориентации местных территорий, что может достаточно скоро преобразоваться в политические тяготения - если рост зарубежного экономического присутствия не будет уравновешен достаточным приростом русских инвестиций (федеральных и частных) в хозяйство Дальнего Востока. Речь, таким образом, идет не о том, чтобы отказываться от сотрудничества с зарубежьем, но о том, чтобы не дать ему заместить взаимовыгодные связи между западной и восточной частями России.

      Не впадая в панику и подозрительность, все же стоит иметь в виду, что специалисты в США, Японии, странах ЮВА, да и практически всюду на Западе давно уже рассматривают перенаселенность Китая как проблему, значение которой выходит далеко за региональные рамки. Радикального ее решения не предвидится, и тем сильнее беспокойство внешнего мира по поводу демографического оружия КНР. В этой связи на уровне академических кругов вполне внимательно, хотя и весьма осторожно, изучается вопрос о возможности ослабления давления китайского фактора в случае, если бы его удалось локализовать, канализировав избыток народонаселения на мирное и эволюционное освоение недонаселенных ареалов Дальнего Востока в контексте развития экономического сотрудничества между Китаем и Россией. В основном, насколько можно судить по доступным материалам, подобные взгляды еще только на пути к уровню открытых публикаций. Но они уже доверительно обсуждаются на семинарах и в частных беседах экспертами и представителями ученого мира.

      Обобщая деликатные замечания западных коллег или тональность (но пока еще не формулировки) их статей и книг, можно сделать вывод, что к мнению о целесообразности для Москвы (и полезности для всего мира) допустить Китай к освоению русского Дальнего Востока их подталкивают: 1) психологическая несовместимость русского населения и присущей ему модели экономического поведения с тем типом хозяйствования, который является эффективным в природных условиях Дальнего Востока, что проявляется в неспособности поселенцев из России (включая казаков) наладить производство на тех самых землях, где до них вполне успешно хозяйствовали китайцы и корейцы; 2) «неестественность» владения Россией изначально чуждыми ей в цивилизационном отношении территориями; 3) отсутствие у Москвы инвестиционных возможностей для преодоления кризисных явлений в дальневосточной экономике².

      2. Стоит отметить, однако, что к мнению о желательности «уступки» - в экономическом смысле - русского Дальнего Востока Китаю склоняются далеко не все западные специалисты. Эксперты по стратегии, например, к этой точке зрения нередко относятся скептически, если не откровенно подозрительно. Они с готовностью соглашаются с аргументом, состоящим в том, что для стабильности ситуации в АТР утрата Россией контроля над своей дальневосточной частью могла бы иметь катастрофические последствия, как минимум, по двум причинам. Во-первых, такое ослабление РФ усилило бы КНР до совершенно неприемлемого для Запада уровня; во-вторых, мог возникнуть самый настоящий международный кризис в связи с судьбой российских стратегических ракет на подводных лодках в Охотском море, которые в этом случае могли бы оказаться «бесхозными» или стать объектом политических споров и конфликтов, не говоря уже о том, что было бы не ясно, кто должен был бы финансировать Тихоокеанский флот и обеспечивать минимальный необходимый уровень его сохранности.

      Таким образом, второй после демографического вакуума, потенциальной угрозой стабильности российского Дальнего Востока, как и азиатско-тихоокеанского региона в целом, можно считать утрату или кризис управляемости дислоцированными в этой части страны стратегическими силами в результате политически неблагоприятного развития местной ситуации или любого рода аварий и неисправностей, связанных с неудовлетворительным обеспечением технического состояния боевых кораблей и непосредственно ядерного оружия. Стоит иметь в виду, что в предупреждении такой опасности состоит параллельный интерес сразу нескольких, помимо самой России, стран - Соединенных Штатов прежде всего.

      Чрезмерная слабость российских позиций способна вызвать тревогу Вашингтона тем большую, что в США идет активная дискуссия о будущей международной роли Китая и перспективах американо-китайских отношений, особенно к контексте неразрешенности проблемы Тайваня. В этой ситуации, по словам Х.Хардинга, администрация Б.Клинтона отказывается от политики безмолвного игнорирования ослабления способности Москвы играть стратегическую роль в АТР и вынуждена задумываться над тем, каким образом найти возможность для «позитивной вовлеченности» России в регионе с учетом того обстоятельства, что «русский Дальний Восток, слабый или сильный, будет оставаться одним из главных факторов в региональном стратегическом равновесии»³.

      3. Китай с его громадным населением и 4300-километровой границей с Федерацией, не будучи реальной угрозой для русского Дальнего Востока сегодня, потенциально остается, как представляется, источником самой серьезной геополитической опасности для России. Особенность китайского вызова заключается в том, что в условиях мирной международной обстановки и добрых отношений между Москвой и Пекином, как в настоящее время, он может оказаться более грозным, чем если бы эти отношения были прохладнее. Потому что именно мирному китайскому проникновению на русский Дальний Восток труднее всего противостоять и именно на такой тип воздействия российская сторона не имеет опыта эффективного реагирования - не прибегая к грубым силовым мерам (подобно тому, как это было принято в годы советско-китайской конфронтации). Этим, однако, опасения не исчерпываются.

      По данным западной и российской печати, продолжает развиваться российско-китайская торговля вооружением и технологиями. В 1992 г. в КНР были продано 24 истребителя Су-27 российского производства. Обсуждались отпавшие затем вопросы о поставках Китаю самолетов Су-29 и авианосца. В 1993 г. после почти 35-летнего перерыва было возобновлено сотрудничество России с КНР в мирном использовании ядерной энергии, с разрыва соглашения о котором в конце 50-х годов началась эскалация советско-китайского конфликта. В соответствии с новым соглашением российская сторона обязалась оказать китайской помощь в строительстве в провинции Ляонин ядерного реактора мощностью в 1000 МВт. Сообщается об интересе КНР к привлечению персонала и технологии для отработки систем наведения ракет, управления подводными лодками и проведения испытаний ракетного оружия. Опираясь на японские данные, американские эксперты считают, что увеличение китайского бюджета в 1993 г. на 13,5% было в основном связано с ростом закупок российского вооружения⁴.

      Работающий в США китайский специалист Шулон Чу (Shulong Chu), долгое время преподававший в Военно-воздушной школе (Chinеse Air Force College) и состоявший сотрудником Китайского института современных международных отношений, в 1994 г. опубликовал на английском языке работу, специально посвященную анализу теоретических воззрений китайских стратегов. Он подразделил их на три школы - северную, восточную и юго-восточную, называя первую в качестве главной. Как отмечает автор, для это школы типично по-прежнему считать Россию источником потенциальной угрозы для КНР, апеллируя не к способности Москвы реально угрожать Китаю сегодня, а к ее намерениям в отношении КНР в долгосрочной перспективе, которые теоретики северной школы расценивают как угрожающие⁵.

      Не отвергают тезиса о «российской опасности» и две другие школы, но их представители полагают, что главная угроза для КНР может надвигаться с юга - в связи с конфликтом из-за архипелага Спратли, столкновения с Тайванем или принятием на себя Японией с подачи Соединенных Штатов функций по обеспечению безопасности обширных морских пространств в зоне Восточной Азии⁶.

      Насколько обоснованно оказание Россией содействия КНР в модернизации ее оборонного потенциала в свете сказанного выше? С позиций рационального анализа эта линия кажется ошибочной, поскольку ради ближайших коммерческих выигрышей от экспорта вооружений в КНР ставятся под вопрос военно-технологические преимущества России, важность сохранения которых вряд ли может вызывать сомнения.

      Геополитически Китай является прежде всего и в основном соперником России, и с этой точки зрения мирное сотрудничество и добрососедские отношения с ним не могут переходить некой грани, за которой они способны подорвать способность России при необходимости с достаточным стратегическим и техническим превосходством проводить в отношении КНР не провоцирующую, но твердую и энергичную политику.

      Критически стоило бы воспринимать высказанное известным российским специалистом К.В.Плешаковым (поддержанное А.Д.Воскресенским и некоторыми другими авторами) мнение о том, что «Китай и Россия объективно являются геополитическими союзниками» в Центральной Азии⁷. Допущение о возможности сотрудничества Москвы и Пекина в противодействии исламскому экстремизму кажется, скорее, экстравагантным, чем актуальным, поскольку Российская Федерация не эквивалентна Союзу ССР и исламский вызов имеет для нее существенно иную, чем для Советского Союза, геополитическую конфигурацию. Угроза экстремизма исламистов подстерегает Федерацию в основном на Кавказе и в Поволжье, тогда как исламский экстремизм, который беспокоит КНР, исходит из Уйгурстана и Кашгарии, тесно примыкающих к новым государствам Средней Азии, но отделенных теперь от России достаточно обширным пластом их территории. Во всяком случае, плюсы от, скорее всего, отвлеченного взаимопонимания с Китаем в исламском вопросе не могут ни уравновесить, ни заслонить рисков, которые представляют для России отношения с КНР в смысле демографическо-территориальном.

      Следует, конечно, признать, что такой вывод противоречит мнениям достаточно обширного круга российских специалистов, в том числе лидирующих и влиятельных. Речь, по сути, идет о том, что в подотрасли знаний о тихоокеанском регионе в России сосуществуют несколько направлений, по-разному относящихся в перспективам российско-китайских отношений. Основным на сегодняшний день представляется течение энтузиастов российско-китайского сотрудничества. Основополагающая идея этой группы авторов состоит в том, что в отношениях между Россией и Китаем нет ничего такого, что органически предопределяло бы конфликтность их отношений. В этом ключе выдержаны публикации известных китаеведов С.Л.Тихвинского, М.Л.Титаренко, покойного М.С.Капицы, А.Г.Яковлева и др. Эта школа склонна интерпретировать сближение с КНР как потенциально результативный противовес чрезмерному российско-американскому сближению. К такому типу рассуждений, с 1993 г. по крайней мере, тяготеет в своих публичных выступлениях и известный российский международник, а в последние годы и политик, В.П.Лукин.

      Второе направление можно было бы назвать прагматичным: его представители достаточно внимательно относятся к геополитическим обстоятельствам, задающим потенциал российско-китайских противоречий из-за контроля над пространством. Вместе с тем, исходя из верного тезиса о неприемлемости для России конфликта с Китаем, они предпочитают акцентировать необходимость сочетания гибкости в отношениях c КНР с изучением возможностей для повышения способности России справиться с китайским вызовом в будущем, если таковой приобретет более тревожащие очертания. Как представляется, к такой логике тяготеют из маститых китаеведов - В.С.Мясников, Л.П.Делюсин, а из среднего поколения авторов - А.Д.Воскресенский, С.Н.Гончаров, П.М.Иванов, С.М.Труш.

      Третье течение уместно было бы назвать «охранительным». Его представители склонны особенно тревожно воспринимать китайское проникновение на русский Дальний Восток и считают китайский вызов уже реальностью, а не перспективой. Сообразно тому, они сосредоточены на более активном поиске возможностей сдержать китайское давление или, по крайней мере, научиться канализировать его в неопасное для России русло. По-видимому, естественно, что эта школа тяготеет к рассуждениям о необходимости для России поиска потенциальных партнеров по взаимодействию в связи с возможными последствиями неблагоприятного развития ситуации в КНР. Любопытно, что в этом течении можно найти представителей как левого, в целом антизападного, крыла интеллектуалов, так и ученых, симпатизирующих идее партнерства России с Западом.

      Так, с одной стороны, на наличие потенциальной угрозы для России со стороны Китая весьма настойчиво указывает весьма критически оценивающий политику США Александр Анисимов, рекомендующий России «набрать очки» за счет игры на противоречиях США и Китаем. С другой стороны, о реальности стратегического риска, которым может обернуться для России китайская военная мощь через 10-15 лет, недвусмысленно предупреждает известный же российский специалист по военно-политическим проблемам А.Г.Арбатов⁸.

      Б.Н.Занегин, вероятно, самый колоритный и серьезный китаевед коммунистической ориентации, парадоксальным образом поддерживает идею игры на китайско-американских противоречиях, отстаиваемую и А.Анисимовым, но, в отличие от него, является сторонником российско-китайского стратегического партнерства - в чем сближается с «энтузиастами».

      4. Опасность со стороны центрально-азиатского ареала для России в самом деле может исходить, но ее возможная окрашенность цветами ислама, скорее всего, будет иметь подчиненное значение. Определяющими с большей долей вероятности могут оказаться собственно геополитические противоречия, воплощенные, например, в спорах из-за доступа к казахстанской нефти.

      По оценкам западных экспертов, через 10-15 лет Китай может столкнуться с острой нехваткой этого сырья, связанной как с ростом внутреннего потребления, так и с истощением старых месторождений. Одновременно Казахстан к тому времени может вырасти в крупного нефтеэкспортера. Уже сегодня в стране разрабатываются богатейшие месторождения этого сырья, хотя остро стоит проблема его вывоза. Дело в том, что казахстанская сторона хотела бы экспортировать нефть на Запад. Но ввиду невозможности из-за политических препятствий для сооружения недостающих участков железных дорог транспортировать ее на юг, к морским путям Индийского океана и Персидского залива, через территории Афганистана и Ирана, ориентироваться приходится на экспорт в западном направлении - к Черному морю и через российские трубопроводы. Обретение китайского рынка может резко изменить ситуацию, так как транспортировка нефти в КНР удобна (железнодорожный путь проложен) и рентабельна по сравнению с экспортом через Россию. В этой ситуации можно прогнозировать трения между Россией и Китаем из-за влияния на Казахстан.

      Это, конечно, не исключает и более острого конфликта, если исламские народы в Синьцзяне, где проживает и казахское меньшинство, действительно встанут на путь вооруженной борьбы со своим правительством и при этом - что самое главное - сумеют обеспечить себе поддержку со стороны политических сил в Казахстане, достаточно мощных, чтобы они могли спровоцировать вовлеченность страны в возможное противостояние в Синьцзяне. В таком случае нельзя исключить вероятность причастности к китайско-казахстанскому столкновению России, связанной с Казахстаном двусторонними стратегическими обязательствами.

      5. Потенциальной угрозой для России может оказаться конфликт в Корее. В этом случае контуры вызова могут определяться прежде всего масштабами угрозы радиоактивного заражения российской территории в случае разрушения одного или нескольких ядерных объектов КНДР или Республики Корея, если бы они подверглись ударам в результате открывшегося между ними военного конфликта. Одним из возможных измерений внутрикорейского кризиса мог бы оказаться и массовый исход на российскую территорию северокорейских беженцев, которые в этом случае могли бы дестабилизировать российское Приморье одним своим появлением.

      6. Наконец, по крайней мере, теоретически стоит думать и о шансах нарастания ирредентистских настроений народов монгольской группы в российском Забайкалье и, особенно, в Туве, включенной в состав России только в 1944 г. За исключением Тувинской Республики, где тенденции к объединению с Монголией фактически никогда полностью не исчезали, оживление этнического самосознания российских меньшинств этой группы пока происходит в русле культурных исканий. Важно, что сама Монголия как полюс их возможных тяготений занимает по отношению к проявлениям объединительных тенденций крайне осторожную позицию, опасаясь спровоцировать сколько-нибудь существенное осложнение связей с Россией в условиях устойчивых подозрений по поводу целей монгольского направления внешней политики Китая⁹.