2.3. Историческая и социокультурная специфика отцовства

Современные сравнительно-исторические данные убедительно свидетельствуют, что современные житейские представления о родительстве не являются универсальными, и родительская любовь, как мы ее понимаем, — продукт длительного и весьма противоречивого исторического развития.

Исследователи социологии и истории отцовства (в основном за рубежом (LaRossa R., Reitzes D., 1993)) видят формирующийся идеал отцовства конца двадцатого столетия как отца, являющегося в такой же равной степени родителем, как и мать. В западных странах проблема; исследования отцовства достигла заметного положения в общественных науках во время эры исторически высоких ожиданий мужской вовлеченности в повседневную жизнь своих детей. Не удивительно, что большинство исследований сравнило уровни вовлеченности отцов в жизнь детей с вовлеченностью матерей, и после этого материнские функции стали точкой отсчета для формирования норм отцовства.

Работы социологов и историков по отцовству говорят о том, что отцовство — по существу, социальное явление. Каждое поколение формирует свой культурный идеал отца согласно своему времени и условиям, и каждое поколение имеет дело с неизбежным пробелом между тем, что LaRossa R (1993) назвал «культура» отцовства и «пове­дение» отца в семье. Социологические и исторические исследования также проясняют, что отцовство не может быть определено в изоляции от материнской заботы и ожиданий матерей, от социальных стереоти­пов заботы о детях в обществе, и что эти социальные ожидания были довольно разнообразными в двадцатом столетии: культура отцовства и поведение отцов изменяется от столетия к столетию, как изменяются и социальные, и политические условия.

На ранних этапах развития человеческого общества уход за деть­ми и их воспитание были делом всей родовой общины. Родительские функции распределялись между широким кругом родственников, и детей поощряли считать себя принадлежащими к группе как к цело­му. Привязанность между ребенком и его физическими родителями не развивалась.

Демографы считают, что существует специфическая «потребность в родительстве», в отцовстве и материнстве. С одной стороны, эта по­требность поддерживалась тем, что дети были экономически полезны. Дети были помощниками в производстве и кормильцами в старости. В патриархальной семье много детей, особенно сыновей, было гаран­тией прочности социальных позиций в семье (Кон И.С, 1988).

Существует другое объяснение, с точки зрения теории «полезно­сти», которая заявляет, что «дети нужны как объект альтруистической заботы и опеки». Но у этой теории есть серьезные ограничения: данная реория гласит, что когда полезность детей падает, то и «потребность в детях» ослабевает. Но люди прошлого далеко не всегда имели выбор — это противоречило основным догматам их поведения (религия, традиции).

Кроме того, существовала практика инфантицида, связанная с дефицитом средств к существованию. Оседлый образ жизни и более надежная пищевая база снижают вероятность инфантицида: убивали в основном младенцев, которых считали физически неполноценными или по ритуальным соображениям, например, близнецов (de Mause L.,1977).

В первобытном обществе убийство ребенка не считалось таким преступлением, как убийство взрослого, похоронный обряд сводился к минимуму или отсутствовал. Но иметь детей считалось почетным. И не только родители и близкие родственники, но и другие взрослые члены общины обычно были ласковы и внимательны к детям (Aries Р., 1975).

Даже в античном обществе забота о детях была весьма избира­тельна. Аристотель считал справедливым, что ребенка-калеку кормить не следует, Цицерон писал, что смерть ребенка нужно переносить «со спокойной душой». Маленькие дети не вызывали у античных народов чувства умиления, их по большей части не замечали. Ребенок рас­сматривался как низшее существо, которое принадлежит родителям как прочая собственность. Например, по данным Ш. Барта (Barth S., 2000) в Древнем Египте отношения отцов и детей строились на взаимо­выгодном сотрудничестве: дети помогали по дому, отцы их кормили. Дети были полностью подчинены воле отца. И, хотя в позднем Египте уже существовали школы, тем не менее в большинстве случаев, подчи­няясь традиции, именно отцы обучали своих сыновей, в том числе и тому, что значит быть отцом.

В древней арабской культуре отец был главой семьи и решал все вопросы, в том числе и выбирал брачных партнеров своим детям. От­ношения «отец—ребенок» строились на строгости и жесткости. У древ­них израильтян отец почитался как Бог-творец, был не только защит­ником и кормильцем, но и карал за проступки. В Древней Греции отец вообще не принимал участия в воспитании своих детей, однако позд­нее, во времена полиса, вернулся к своим функциям, т.к. общество осознало, что взаимоотношения родителей и детей транслируются на все последующие поколения. В Древнем Риме отношения отца и детей строились как отношения владения вещью, а не на основе любви или заботы. У отца были более важные интересы, чем воспитание детей. Отец имел абсолютную власть над детьми, и даже сыновья не могли получить ничего, пока он был жив (Аries Р., 1975). Однако в последнее время исследователи изменили мнение относительно отношений отца и детей в Древнем Риме. Раньше изучались только нормативные и юридические документы, которые действительно показывали такую картину отцовства, однако сейчас принимаются во внимание также и литературные источники, анализируя которые можно сделать вы­вод о том, что отец в Древнем Риме был не чужд милосердия и не был жесток к своим детям. Право же полновластного распоряжения жиз­нью и смертью детей было отобрано у отцов только около 390 г. н. э., инфантицид стал считаться преступлением только в 318 г. при импера­торе Константине, и только в 318 г. был приравнен к человекоубийству (de Mause L., 1977).

Раннее христианство привнесло духовность в отношения отца и детей, кроме того, стали четче разграничиться отцовская и материн­ская функции. В отношениях появилась эмпатия. Однако позднее, в средние века, происходят значительные изменения: появляется новая социальная роль — священник, исповедник, который вмешивается во все внутренние дела семьи и берет на себя функцию отца. При этом сам дает обет безбрачия и не имеет права иметь детей. Таким образом, про­исходит ущемление отцовства как важнейшей роли в жизни мужчины. Данная тенденция еще более усиливается в двенадцатом-тринадцатом веках, когда отцовство связывается с женщиной и грехом. Только в четырнадцатом веке церковь начинает почитать материнство и позд­нее - отцовство, когда, согласно учению Фомы Аквинского, духовные наставления отца становятся важны для воспитания ребенка в духе почитания религии.

Однако формирование стойкой привязанности родителей к детям затруднялось, во-первых, из-за высокой смертности и высокой рожда­емости — холодное отношение к смерти детей — своеобразная психоло­гическая защита на то, что случалось очень часто. Во-вторых, обычай воспитывать детей вне семьи в среде феодальной знати приводил к тому, что взаимоотношения родителей и детей регламентировались не чувствами, а нормой и сознанием родственных обязанностей и пра­вил этикета. В России зависимость детей от родителей была рабской: от отца — главы семьи — находились в зависимости и женщина (жена), и дети. Церковные предписания требовали строгости воспитания. Домострой запрещал даже смеяться и играть с ребенком (Кон И.С., 1988).

В средневековой Франции воспитание детей было жестоким и, одновременно, небрежным. В пятнадцатом—шестнадцатом веках вни­мание к детям возросло, что означало, однако, усиление требователь­ности и строгости, а не любви. Вплоть до середины восемнадцатого века, несмотря на то, что книг, посвященных родительским обязан­ностям, выходило множество, родительские чувства занимают мало места в личной переписке и дневниках. Этому способствовал обычай воспитывать детей в закрытых пансионах и монастырях (Barth S., 2000).

Только во времена Ренессанса отношение к семейным функциям начинает меняться. Эпидемии и высокая смертность привели к тому, что отношения между родителями и детьми стали более близкими, особенно это справедливо для матерей, т.к. отец очень часто находился вне дома из-за войн или работы. Реформация сделала женские роли матери и хозяйки в доме главными и единственными в жизни женщи­ны. Отцовские же функции не контролировались больше церковью, т.к. брак был теперь в ведении государства, таким образом, и отцовские функции регулировались обществом (de Mause L., 1977).

В конце восемнадцатого — начале девятнадцатого веков детоцентристская ориентация прочно утвердилась в общественном сознании и семья начала отстаивать свое «естественное право» заботиться о детях, экономические трудности доводили людей до полного отрица­ния нужности детей семье. Дети нужны были не семье, а государству, армии и т.д. В восемнадцатом веке мать берет на себя еще больше семейных функций, занимаясь только домом. Отец становится кор­мильцем, работает для того, чтобы мать занималась детьми. Тогда и появляется концепция материнской любви, о любви отца речи не идет. Девятнадцатый век привнес юридические изменения статуса отца, который потерял свою абсолютную власть. Кроме того, провозгла­шается незаменимость матери в воспитании детей, появляется теория «материнского инстинкта». Отец постепенно теряет свои функции, так защиту и образование берет на себя государство. Становится возмож­ным обеспечение семьи женщиной, развивается женское движение во многих западных странах.

Отношение родителей к детям меняется не только со временем, оно зависит от культурных традиций. Важный вклад в изучение традиций культуры внесла М. Мид (Мид М., 1989), изучившая в ходе полевых исследований на Самоа (1924—1925), островах Адмиралтейства (1928—1929, 1953, 1965, 1966, 1967), Новой Гвинее (1930-1933), острове Бали| (1936—1939) особенности детско-родительских отношений и описавшая непривычные европейцам стили и методы воспитания. Работы М. Мид показали, что родительство заложено в человеке биологическими пред­посылками и только социальные установки могут подавить его. Там, например, где беременность наказывается социальным неодобрением, женщины могут идти на все, чтобы не рожать детей. Кросскультурные исследования свидетельствуют, что там, где люди ценят, прежде всего, со­циальный ранг, женщина может убить собственного ребенка (например, когда, прежде всего, ценится законнорожденность).

Родительские установки в отношении, например, беременности совпадают с установками культуры. Иногда беременность считается неприличным состоянием, о котором нельзя говорить и неприлично замечать. В некоторых культурах к беременным относятся с почтением и наделяют особым статусом (Кон И.С., 2001). В западных культурах к беременности относятся как к обычному явлению. Существуют культуры, в которых беременность воспринимается как изменение состояния и матери, и отца. Например, среди коренного населения штата Юкатан в Мексике знаком того, что женщина беременна, счи­таются приступы тошноты, рвоты, диареи и колик у ее мужа. Будущих отцов тянет на соленое, им снятся зловещие сны (КрайгГ, 2000). Взаимоотношения между родителями и детьми сильно детерминиро­ваны установками общества. Например, в Японии дети до трех лет спят либо с родителями, либо с бабушками или дедушками, либо с братьями или сестрами, но никогда одни. Такая ориентация детского сна спо­собствует установлению близких, гармоничных отношений между детьми и родителями и принятию культуры, где ценятся гармоничные коллективные отношения. Американские дети почти всегда спят в от­дельной комнате, что, по мнению родителей, способствует развитию независимости. Вырастая, представители разных культур по-разному организуют свое взаимодействие с детьми (КрайгГ, 2000). Культура формирует отношение к детям и опосредованно — через принятое ко­личество детей, — в маленькой семье родители уделяют гораздо больше внимания ребенку, чем в большой.

Кросскультурные данные И.С. Кона показывают, что национальная принадлежность и социально-классовое положение, как вместе, так и порознь, сильно влияют на отношение родителей к ребенку. Но картина далеко не единообразна. Во всех этнических группах родители; из более низших социально-экономических слоев склонны к большей строгости, чем представители средних слоев. Но у разных народов это проявляется по-разному, в зависимости от типа поведения. Су­щественная разница выявилась между европейским и американским стилем воспитания: американские родители более либеральны и терпимы, нежели европейцы. Но речь идет не столько о большей или меньшей строгости национального стиля, сколько о различном отно­шении к тем или иным поступкам, т.к. терпимость в одном часто со­провождается повышенной строгостью в другом. Такая же качествен­ная, а не просто количественная разница обнаружилась между отцами и матерями. Родительские установки и стиль воспитания тесно свя­заны с наличием у данной субкультуры тех или иных мотивационных синдромов (потребность в достижении, потребность в аффилиации, ориентация на других). Люди, в этнической культуре которых сильнее выражена потребность в достижении, склонны больше опекать детей, незамедлительно откликаясь на их просьбы о внимании, но они гораз­до острее реагируют на проявление дерзости, нежели люди, которые больше ценят групповую принадлежность и дружественные отноше­ния с окружающими (Крайг Г., 2000).

В большинстве культур признается решающая роль матери в вы­хаживании и воспитании ребенка, об этом единодушно свидетель­ствуют и этнографические, и исторические данные. Даже когда мать заменяется нянькой или кормилицей, это не меняет принципиального различия мужских и женских функций. Однако в некоторых обще­ствах, в которых очень важную роль играют традиции, например, в Полинезии, отцовская роль, ассоциирующаяся с властью и статусом вождя, структурируется и символизируется детальнее, чем материн­ская, рождение ребенка не ритуализировано и не дает женщине осо­бого престижа, а генеалогические и личные связи ребенка с отцом социально более значимы (Кон И.С., 1988).

Но у многих народов существуют строгие правила избегания, ограничивающие контакт между отцом и детьми, делающие их вза­имоотношения чрезвычайно сдержанными и суровыми, исключа­ющими проявления нежности. Культ мужчины всегда был культом силы и суровости, а «невостребованные», подавленные чувства атрофируются.

Соответственно, отцовство в разных культурах зависит от факторов половых различий и жизненного цикла мужчин и женщин, культурного регулирования сексуальности, интернализации социальных норм и правил поведения, мотивов аффилиации, предприимчивости, достижения и соревнования, особенностей традиций ухода за младенцами, и даже языка и экологических условий (Крайг Г., 2000).

Итак, рассмотрев филогенетические предпосылки отцовства, исторические изменения института отцовства, влияние культуры на особенности отцовства, можно заключить, что существуют очевидные генетически запрограммированные предпосылки отцовства, однако биология не объясняет всю специфику родительского поведения, его мотивации и институциализации у человека, многие проблемы и кризис семьи в конце двадцатого века имеют достаточно длительную историю, и чтобы понять современные сложности отношений отца и ребенка, нужно рассматривать их не изолированно, а в широкой срав­нительно-исторической и кросскультурной перспективе.