4.4. Контуры глобальной эпохи в работах отечественных авторов. Проблемы истинного глобализма.

Проблематике конца Нового времени посвящена работаН.А.Бердяева «Конец Ренессанса» (1919 – Берлин, 1923): «Мы выходим из всех привычных исторических берегов. Это остро почувствовалось, когда грянула мировая война». Пути новой истории – пути гуманизма и Ренессанса пройдены. Освобождение человеческих сил завершается утратой духовного центра и потерей человеком самого себя. Человек «вновь впадает в хаос.., теряет свои формы, свои границы», творческая энергия не концентрируется, а «распыляется»⁹³.Человечество стоит на перепутье и переживает «один из величайших своих кризисов» (с.475). О подобном переходе говорят и современные аналитики: «Мир подошёл к очередной развилке», «выбирается отнюдь не лучший вариант. Хотя катастрофы вроде Первой и Второй мировой войн нынче невозможны». Но «концентрация негативной психологической энергии» порождает «локальные эксцессы»⁹⁴.

Содержание своей эпохи Бердяев определяет как «конец Европы» в одноимённой статье 1915 г. (с.111-118). Перед нами иная, не шпенглеровская, не германская оценка происходящих перемен. У Шпенглера главный акцент – негативный: закат Европы, гибель Запада, духовное обмеление, победа материальной цивилизации, конец культурно-исторического цикла, что отсылает к историческому пессимизму Ф.Ницше и Р.Вагнера («Бог умер», «Гибель богов»).

«Европа перестаёт быть центром мировой истории» (с.117). Конец Европы – это закат европоцентризма как провинциализма. «Европа давно уже стремится преодолеть себя, выйти за свои пределы» – это процесс естественный, связанный с историческим ростом европейского самосознания. Империализм в политике, теософия в духовной жизни – симптомы «движения с Запада на Восток» (с.122). В этом повороте Бердяев видит «движение культуры к своим древним истокам» (с.117). Недаром ХХ век – век культурной антропологии, открытия и интереса к древним культурам: «Древние расы и древние культуры вновь должны быть введены в мировой культурный круговорот» (с.429); «древние расы и культуры Востока не сказали ещё своего последнего слова» (с.432). «Восток по-новому должен стать равноценным Западу» (с.124). «Мировая война вовлекает в мировой круговорот все расы, все части земного шара. Она приводит Восток и Запад в такое близкое соприкосновение, какого не знала ещё история» (с.113). Бердяев предвидит активизацию Востока (прежде всего России) и Америки в современном мире: «Восток – один выход за пределы европейской культуры. Америка – другой выход». «Центр тяжести Западной Европы, по всей вероятности, передвинется ещё более на Запад, в Америку, могущество которой очень возрастёт после окончания войны. Да и американизм новейшей цивилизации тянет Европу в Америку» (с.117). «Старый Свет, центральная Европа, одолевается Новым Светом, крайним Западом, Америкой, и крайним Востоком, загадочной для нас, почти призрачной Японией и Китаем» (с. 808). В этом движении «Запад и Восток взаимно обогатят друг друга» (с.432). Второй процесс – «изнутри, в старой Европе поднимаются стихийные начала», опрокидывающие её основы, связанные с христианством и античностью (с.808), «начинается процесс варваризации европейской культуры». Европа «сделалась беззащитной от вторжения внешнего и внутреннего варварства». «Может наступить новый хаос народов». «Наша эпоха напоминает конец античного мира». «Наше время духовно походит на универсализм и синкретизм эллинистической эпохи» (с.831). «Многие из нас должны себя чувствовать последними римлянами» и последними представителями христианской культуры. Античный мир подготовил форму человека, а в христианстве произошло духовное рождение человека (с.832). Европа изменила христианству, отдала человеческую личность «на растерзание стихийных вихрей», допустила «внутрь своей культуры хаотическое начало» (с.833-834). Духовное возрождение человека возможно лишь «через углубление христианства», его полное раскрытие (с.833). Вступая в ночь нового средневековья, представители русского апокалиптического христианства «обращены к невидимому, грядущему творческому дню, когда взойдёт солнце нового христианского Ренессанса» (с.834). «Перед человечеством стоят огромные задачи овладения поверхностью земного шара и регулирования её» (с.173, 136). Критикуя социологическое мироощущение XIX в., Бердяев ставит вопрос о «космическом углублении сознания», «единении с мировыми энергиями» (с.137, 135).Мировая жизнь вступает в период, когда «нет твёрдых очертаний», «соблазны величайшего зла могут явиться в обличье добра» (с.549).

Ставя проблему созидания общих духовных ценностей для современной цивилизации, Г.Померанц развивает идеи К.Ясперса о вхождении мира в новое осевое время: «Сейчас снова, как две тысячи лет тому назад, нужен мощный духовный противовес бездуховности»⁹⁵. Померанц в современном усложняющемся мире видит контуры нового осевого времени, которое вновь открывает всечеловеческое единство: «Снова, как в древности, возникло сожительство людей, вышедшее за рамки старых духовных единств, национальных и религиозных»⁹⁶. Современный мир требует «духовного синтеза», которого так напряжённо искала мысль Серебряного века. «Великий кризис» современности учёный сравнивает с «первым великим кризисом», когда рухнули племенные миры, и человечество вступило в форме имперско-конфессиональных единств в средние века, родились цивилизации священной Книги. «Великие мировые религии, вышедшие когда-то за рамки племён, привели к духовной интеграции огромных регионов». Но «этот средневековый синтез рухнул сперва на Западе, а потом, в связи с экспансией Запада, зашатался во всём мире». В современном информационном пространстве «христианство, ислам, индуизм, буддизм сами стали чем-то вроде новых племён. Мир вышел за рамки древних регионов, мир стал единым, а религиозные культуры остались разными»⁹⁷. Как теоретик истинного глобализма, понимающего недостаточность финансово-электронной глобализации в мире, в котором недостаёт духовного единства, Померанц чисто по-русски ставит проблему преодоления национальных и религиозных границ.

В работах Померанца с их опорой на лучшие традиции нашей интеллектуальной культуры выстраивается иная логика постмодерна, противостоящая негативным тенденциям постхристианского Запада: опасность «столкновения цивилизаций» (С.Хантингтон); рост самоценных знаков-симулякров (Ж.Бодрийяр); переход к «посткультуре» (В.Бычков: «традиционный духовный мир Культуры заменяется грядущим виртуальным электронным миром посткультуры», «творением «одномерного человека»⁹⁸); переход к «постфилософии» и «постчеловечеству» в радикальном консерватизме А.Дугина в эпоху господства виртуальной реальности и играющего человека-дивидуума⁹⁹; появление «новой антропологии» в перспективе «постчеловечности». Так, Г.Л.Тульчинский отходу от «больших идентичностей» личности, т.е. «отождествлению её с определённым государством, нацией, этносом, конфессиональной принадлежностью» противопоставляет игровую идентификацию «по брендам (что они едят, носят, что читают, смотрят, слушают, в чём ездят, где отдыхают)»¹⁰⁰, порождённой массовой культурой. «Легче указать движения, рвущие мир на части, чем то, что ведёт к духовному синтезу», – возражает Померанц¹⁰¹.