logo
Катастрофическое сознание в современном мире

Чего боятся сегодня литовцы.

Наше исследование показало, что наиболее сильную тревогу сегодня в Литве вызывают следующие явления:

  1. Массовые эпидемии и распространение СПИДа и других смертельных болезней (53,6%)

  2. Массовая безработица (52,7%)

  3. Снижение жизненного уровня, обнищание населения (51,8%)

  4. Криминализация общества (45,8%)

  5. Коррупция властных структур (43,5%)

  6. Химическое и радиационное заражение воды, воздуха, продуктов (41,0%)

  7. Полное беззаконие (39,4%)

  8. Ядерная война (32,9%)

  9. Распространение ядерного оружия (31,5%)

  10. Терроризм (31,3%)

Главная беда для литовцев — опасность массовых эпидемий, распространения СПИДа и других смертельных болезней. Живя в мире глобальной экономики и всевозрастающих связей между странами и континентами, ни одна страна не может застраховаться от того, чтобы назавтра не оказаться в эпидемиологической ситуации. Тем более это вызывает опасения у нации, чье население составляет 3,8 млн. человек, живущей в окружении стран (Россия, особенно ближайший к Литве Калининградский район, Белоруссия и Украина), которые находятся на грани крупномасштабной вспышки ВИЧ-инфекции, которая еще не встречалась ни в одном регионе мира, включая США и Африку.(23) С точки зрения литовских респондентов опасность распространения смертельных болезней и эпидемий представляет большую угрозу для нации, чем экономический кризис. В этом тоже проявляется своеобразие литовского менталитета, особое национальное самосознание.

При сравнении массовых страхов в Литве, России и на Украине бросается в глаза то, что интенсивность массовых страховв Литве значительно ниже, чем на Украине и в России. Очень резкий разрыв. Уровень страхов в Литве по всем показателям, кроме одного (преобладание иммигрантов, которые не хотят или не способны освоить их культуру, язык и образ жизни), ниже, чем на Украине, и по большинству показателей ниже, чем в России. Прежде всего стоит сопоставить данные по Литве с данными по российским регионам за 1996 год: для северо-западных регионов страны вообще не характерно обостренное катастрофичное восприятие жизни, паническое состояние, скорее это свойственно Южной части и Центру.

Сравнительно низким уровнем страха Литва обязана, с нашей точки зрения, и некоторым другим причинам. Не все успели уничтожить в Литве за годы советской власти. И, прежде всего, стремление маленького народа с большой историей сохранить свою самобытность и независимость. В Литве, самой обособленной советской республике, сохранилась мораль, которая опиралась на традиционно сильную католическую веру. Католическая церковь оказывала и оказывает сильное влияние на общественно-политическую жизнь страны и в советский период и сейчас, она стала тем самым сплачивающим фактором в противостоянии русским оккупантам.

Нельзя не отметить и тот факт, что последствия развала СССР для Литвы, бывшей одной из самых богатых советских республик, были значительно менее катастрофичны, чем для Украины и России. В отличие от Латвии и Эстонии Литва, за годы пребывания в составе СССР, не потеряла, а приобрела территории: ей был возвращен Вильнюсский край и передан Клайпедский (Мемельский) край. После выхода из СССР Литве остались Игналинская АЭС, обеспечивающая сейчас более 80% потребностей страны в электроэнергии, построенная на средства единого союзного бюджета. В распаде СССР, а затем в налаживании отношений между постсоветскими государствами и Россией именно Литве принадлежала особая роль. Она первой из бывших союзных республик провозгласила свою независимость. Вильнюс быстрее и безболезненнее других урегулировал политико-правовой статус русскоязычного населения. Другая особенность положения Литвы заключается в том, что сегодня она граничит не с материковой Россией, от которой ее отделяют Латвия и Белоруссия, а с калининградским анклавом. Российское восприятие Литвы определяется прежде всего такой геополитической реальностью, как расположение Калининградской области. Литва всегда будет оставаться для России проблемной зоной, с которой необходимо поддерживать добрососедские отношения. (19)

Низкий уровень страхов в Литве наводит на мысль, что литовцы воспринимают действительность так же, как российские иммигранты. Интенсивность страхов и тревог по основным показателям в Литве такая же. Такой же низкий уровень по сравнению с Украиной и Россией.

Много общего и в структуре страхов. (См. ПРИЛОЖЕНИЕ). И там, и здесь лидируют массовые эпидемии, распространение СПИДа и других смертельных болезней (литовцы — 53,6%, иммигранты — 51,2%), ядерная война (соответственно 32,9% и 30,2%), химическое и радиационное заражение воды, воздуха, продуктов (соответственно 41,0% и 55,8%), терроризм (31,3% и 48,9%).

Табл.4

Страхи и тревоги российских иммигрантов, литовцев, украинцев и россиян, %

Российские иммигранты

Постсоветское пространство

Бостон

Литва

Украина

Россия (1998)

Ядерная война

30,2

32,9

47,9

36,8

Природные катастрофы

25,6

26

60,6

37,3

Тирания, беззаконие

30,2

39,4

79,2

61,0

Нищета

51,1

51,8

86,7

76,4

Криминализация

46,5

45,8

73,7

60,6

Возврат массовых репрессий

25,6

17,8

37,1

14,6

Химическое и радиационное заражение воды, воздуха, продуктов

55,8

51,8

80,9

74,1

Массовые эпидемии, распространение СПИДа и других смертельных болезней

51,2

53,6

78,1

18,4

Скопление неиспользуемых отходов

9,3

14,5

51,1

37,8

Существенное различие между литовцами и российскими иммигрантами — иммигранты меньше обеспокоены материальными, реальными осязаемыми опасностями, что и понятно. После двух лет проживания в одном из самых благополучных и респектабельных городов США страх нищеты, безработицы, коррупции и полного беззакония у них ослаблен.

Единственная опасность, которой литовцы опасаются даже больше, чем украинцы, и больше, чем россияне, — это “преобладание иммигрантов, которые не хотят или не способны освоить их культуру, язык и образ жизни”. Сильную тревогу и постоянный страх это вызывает у 24% литовцев (практически у каждого четвертого), у 20,7% украинцев и всего лишь у 11,3% россиян.

Проблема эта, скорее всего, унаследована от советского прошлого — положение русскоязычного населения. В целом иммигранты составляют 20% населения Литвы, 10% из которых — русские. (19)

Отношение литовского населения к России в течение последнего десятилетия заметно менялось. В марте 1990 Литва первой из бывших республик СССР провозгласила свою независимость. Однако на Литве Россия впервые опробовала нефтяную блокаду, как инструмент политического давления. Затем 13 января 1991 года последовал ввод советских танков в Вильнюс и захват городской телебашни. Нефтяная блокада 1990 года обернулась для населения Литвы сильнейшими тяготами. Армия “чужой страны” служила дополнительным психологическим раздражителем, нагнетавшим антисоветские настроения. Поэтому обострение социальных проблем в результате общего обвала постсоветской экономики Литвы приобрело “национальную” окраску. Литовцы, привыкшие быть одной из самых богатых советских республик, винили во всем “оккупантов” и “чужих” рабочих, которые заняли “их” рабочие места. Антирусские настроения сохранялись и продолжают сохраняться сегодня у пожилых людей, оказавшихся жертвами сталинских репрессий, и радикальной националистической молодежи. В отличие от поляков русским так и не удалось создать единую политическую партию, которая представляла бы их интересы в литовском парламенте. Поляки составляют 6% населения Литвы, но их партия имеет своих депутатов в Сейме.

Эта проблема часто всплывает и на Украине, правда, последнее время все реже. Русское население Украины (по максимальной оценке 22% населения страны) довольно многочисленно, но вне Крыма меньшинством себя не осознает и порой вообще не имеет выраженного этнического самосознания. (23) Независимо от этнической принадлежности и языка (считается, что русский — основной разговорный язык для 40-50% граждан Украины), большинство жителей не видит противоречия между враждебностью по отношению к российскому государству и чувством общности с русской культурой и русским народом. Более трети территории Украины вошло в состав Русского государства еще до конца XVIIIвека, оставшуюся часть южных и центральных областей страны Россия подчинила себе между серединойXVIIIвека и окончанием Наполеоновских войн.

При всех различиях в украинских общественных настроениях нет никаких оснований полагать, будто русские резко отличаются от украинцев по политическим взглядам, если те живут в том же регионе, принадлежат к тому же поколению и имеют тот же социальный статус. Английский исследователь Джеймс Шерр отмечает такой факт, что опрос, проведенный в Киеве в январе 1995 года, когда общественное разочарование достигло высшей точки, показал: 62% этнических украинцев и 58% этнических русских высказались в поддержку независимости, а против нее — 16% украинцев и 10% русских. (23)

Особенное в исторической перспективе положение Литвы тоже оказало свое влияние на структуру страхов и тревог населения.

Проведенное нами исследование показало, что литовские респонденты, по сравнению с российскими сильно опасаются геноцида, массовых преследований людей по этнонациональной принадлежности. Это вызывает сильную тревогу и постоянный страх у 8,7% россиян и у 15,1% литовских респондентов. Присоединение Литвы к России вызывает сильную тревогу и постоянный страх у 11,8% литовских респондентов.

Полувековое проживание под коммунистической диктатурой, запомнившееся литовцам (впрочем, как и россиянам, и украинцам) геноцидом, депортациями и репрессиями, обострило их страхи в отношении своей нации. Диктатура и массовые репрессии вызывают сильную тревогу и постоянный страх у 17,8% литовских и у 14,6% российских респондентов, приход к власти радикальных коммунистов — у 10,9% литовских и 7,3% российских респондентов. 13,1% литовских респондентов опасаются усиления власти КГБ.

В эссе “Нищета малых восточноевропейских государств”, где речь шла о государствах, которые сегодня называют ядром Центральной Европы, венгерский мыслитель Иштван Бибо отметил особую психологическую черту народов Польши, Венгрии и Чехии, характерную и для менталитета нашего непосредственного соседа на западе — Литвы — экзистенциальный страх, переживаемый на коллективном уровне, перед реальной или воображенной угрозой гибели национальной общности в результате лишения ее государственной самостоятельности, депортации или геноцида. Этот страх был связан с поляками, позже с немцами, а впоследствии с Россией. После второй мировой войны Германию перестали воспринимать как непосредственную угрозу. Этот экзистенциальный страх, воспитанный веками непредсказуемого, зачастую катастрофического развития, последние полвека сосредотачивался на СССР, а после 1991 года был перенесен на Россию. (18)