§ 5. Второе рождение: дискуссия конца 50-х — начала 60-х годов

В конце 50-х — начале 60-х гг. развернулся второй этап дискуссии о предмете социальной психологии и вообще о ее судьбе в советском обществе. Два обстоятельства способствовали новому обсуждению проблемы.

Во-первых, запросы практики. Решение экономических, социальных и политических проблем требовало более пристального анализа психологической стороны соответствующих процессов. Механизмы конкретного взаимодействия общества и личности должны были быть исследованными не только на социологическом, но и на социально-психологическом уровне. «Запросы» на социально-психологические исследования поступали буквально из всех сфер советской действительности: промышленного производства, коммунистического воспитания, массовой информации и пропаганды, демографической, спортивной и проч.

Во-вторых, произошли изменения и в общей атмосфере духовной жизни общества, что было связано с некоторым смягчением идеологического пресса, начинавшейся «оттепелью» и позволяло обсуждать судьбу социальной психологии (так же, впрочем, как и социологии) уже не в качестве «буржуазной науки», а по существу проблемы.

Характерно, что дискуссия вновь началась в рамках психологии, хотя в ней приняли участие и социологи. Опять сыграл роль такой фактор, как большая защищенность психологии от идеологического давления по сравнению с социологией. Да и сама социологическая наука переживала свое второе, официальное рождение, в то время как психология достаточно прочно стояла на ногах, располагая солидными теоретическими работами и разветвленной экспериментальной практикой. Немаловажным обстоятельством явилось и то, что контакты с зарубежной наукой получили в психологии значительно большее развитие, что обусловило большее знакомство ученых с ситуацией именно в области «психологической социальной психологии» на Западе.

Дискуссия началась в 1959 г. статьей А.Г.Ковалева, опубликованной в журнале «Вестник ЛГУ» [21], после чего была продолжена на II Всесоюзном съезде психологов в 1963 г. Почти одновременно дискуссия шла и на страницах журнала «Вопросы философии». Основная полемика касалась не только кардинального вопроса «быть или не быть» социальной психологии, но и более конкретных — о предмете социальной психологии и ее «границах» с психологией и социологией. Несмотря на обилие точек зрения, все они могут быть сгруппированы в несколько основных подходов. Впрочем, общим для всех было абсолютное «амнистирование» социальной психологии, т.е. признание ее права на существование и в условиях социалистического общества. Отдельные рецидивы опасений, пришедшие из первой дискуссии 20-х гг., проявлялись лишь в том, что некоторые авторы стыдливо заменяли термин «социальная» психология на термин «общественная», что, вероятно, рассматривалось как характеристика ее благонадежности. Так, именно под этим названием был введен учебный предмет в программу курса в Вечернем университете марксизма-ленинизма и довольно долго продолжал существовать там в таком обозначении.

Что касается конкретных вопросов, то при их обсуждении обозначились, как это имело место и в западной социальной психологии, две ветви: «психологическая социальная психология» и «социологическая социальная психология». Хотя определения эти и не употреблялись, различие подходов проявилось в толковании как самого предмета, так и границ между социальной психологией и родственными дисциплинами. В определении предмета социальной психологии сложились три подхода.

Первый, получивший преимущественное распространение среди социологов, утверждал социальную психологию как науку о «массовидных явлениях психики» [2]. В рамках этого подхода разные исследователи выделяли разные явления, подходящие под определение. Иногда больший акцент делался на изучении психологии классов, других больших социальных общностей, и в этой связи — на отдельные элементы общественной психологии больших социальных групп (традиции, нравы, обычаи) [45]. В других случаях больше внимания уделялось формированию общественного мнения, таким специфическим массовым явлениям, как мода и пр. В рамках этого же подхода согласно говорилось о необходимости изучения коллективов. Специфически были разделены термины «социальная психология» и «общественная психология». Плехановский термин «общественная психология» был интерпретирован как определенный уровень общественного сознания, т.е. как обозначение необходимого явления, в то время как термин «социальная психология» был закреплен за названием науки.

Второй подход, представленный преимущественно психологами, видел главным предметом исследования в социальной психологии личность. Оттенки проявлялись здесь в толковании контекста исследования личности — то ли с точки зрения типологий личности, ее особенностей, положения в коллективе, то ли, главным образом, в системе межличностных отношений и общения. Часто в защиту этого подхода приводился довод, что он более «психологичен», что и дает большие основания рассматривать социальную психологию как часть психологии.

Наконец, в ходе дискуссии обозначился и третий, «синтезирующий» подход к проблеме. Социальная психология была рассмотрена здесь как наука, изучающая и массовые психические процессы, и положение личности в группе. В этом случае проблематика социальной психологии представлялась достаточно широкой: практически весь круг вопросов, исследуемых в различных школах социальной психологии, включался в ее предмет (см. подробнее [2, с. 13—14]). По-видимому, такое понимание более всего отвечало реально складывающейся практике исследований, а значит и практическим потребностям общества, поэтому оказалось наиболее укоренившимся [2, с. 7].

Но согласие в понимании круга задач социальной психологии еще не означало согласия в понимании ее соотношения с социологией и психологией. Что касается первой, то, поскольку в социологии шла довольно острая дискуссия относительно предмета, сколь-нибудь однозначного ответа на вопрос о границах найдено не было. Эти границы, впрочем, довольно рыхлы до сих пор как в мировой, так и в отечественной социальной психологии. На протяжении длительного времени несколько проблемных областей просто пересекались: например, социология личности и психология личности, социология малой группы и социальная психология малой группы [26] и т.п. Вместе с тем, если сегодня эта ситуация не кажется драматичной, то в дискуссии 50—60-х гг. ей придавалось порою именно такое значение. Вопрос о границах социальной психологии и общей психологии также не был разрешен полностью, хотя какие-то ориентиры и были выстроены; в частности, предполагалось, что основной водораздел проходит по линии личность — личность в группе, хотя конкретное содержание этой оппозиции толковалось по-разному, в зависимости от приверженности автора к той или иной психологической школе. (В отличие от социологии, про которую в ее марксистском варианте вообще не принято было говорить как про науку, обладающую «школами», в психологии проблема решалась более спокойно и принималось, например, деление на «московскую» и «ленинградскую» школы). Так, в «ленинградской школе», более всего представленной Б.Г.Ананьевым, личность трактовалась как совокупность целого ряда факторов, включающих разные уровни — от биологических до социальных. Позже эта позиция была представлена в схеме К.К.Платонова, где уровни были описаны достаточно подробно и названы «подструктурами личности»: биологически обусловленная подструктура, психологическая подструктура, подструктура социального опыта, подструктура направленности личности [60]. В «московской школе», прежде всего в концепции А.Н.Леонтьева, предлагался совершенно иной подход: личностью именовалось лишь социальное качество, приобретенное человеком, порожденное его деятельностью [33]. Естественно, при таких различиях проблема личности в социальной психологии неизбежно получала различную трактовку.

Несмотря на недосказанность во многих вопросах, дискуссия на втором ее этапе имела огромное значение для дальнейшего существования и развития социальной психологии. В целом она означала конституирование социальной психологии как относительно самостоятельной дисциплины, на первых порах утвердившейся в качестве таковой в составе психологической науки. Такое решение имело два следствия: оно определяло специфику институционализации советской социальной психологии и специфику решения ее методологических проблем. Первое следствие дало знать о себе по тому, где и как были созданы первые научные и учебные «единицы» этой дисциплины. Социальная психология отныне заняла прочное место в структуре научных конгрессов по психологии (начиная с 1963 г.). В 1962 г. в Ленинградском университете образуется первая в стране лаборатория социальной психологии, а в 1968 г. кафедру с таким названием возглавил Е.С.Кузьмин (в МГУ такая кафедра была создана позже, в 1972 г., под руководством Г.МАндреевой). Обе кафедры возникают на факультетах психологии по той простой причине, что социологических факультетов тогда просто не было. В то же время создаются многочисленные социально-психологические лаборатории и центры, также тяготеющие к психологическим учреждениям, или непосредственно «в практике», например, на промышленных предприятиях. В 1972 г. создается сектор социальной психологии в Институте психологии Академии наук СССР. Таким образом, по целой совокупности причин социальная психология институционализируется как психологическая дисциплина. (Более далеким отзвуком этой ситуации явилось и то, что в перечне профессий, по которым присваивались ученые степени кандидата и доктора наук ВАК СССР, социальная психология оставалась в рубрике «психологические специальности», и лишь много позже она была уравнена в правах — в 1987 г. в социологии появилась специальность «социальная психология»).

Второе следствие касалось решения методологических проблем социальной психологии. Коль скоро она «проходила» по рубрике психологических дисциплин, ее взаимоотношения с марксизмом строились по иной модели, чем в социологии. Марксистский подход не выступает здесь в качестве прямого идеологического диктата, но заявляет о себе преимущественно как преломленный в общепсихологической теории некоторый философский принцип. Это не освобождало от идеологических «вкраплений» в проблематику социальной психологии. Наиболее ярко они проявлялись в оценке западных школ социальной психологии, хотя и здесь довольно редко в форме прямых политических «обличений», но, скорее, как критика «ложной методологии» (впрочем, пропорции того и другого варьировали у разных авторов). Апелляции к идеологии присутствовали и в освещении некоторых конкретных проблем, например, коллектива, «психологии социалистического соревнования» и пр. «Идеологический диктат» не насаждался извне или каким-нибудь прямым вмешательством со стороны государственных органов или партии — скорее, он проявлялся как «внутренняя цензура», поскольку основная масса профессионалов была воспитана в традициях марксистской идеологии.

Гораздо важнее опосредованное «влияние» марксизма на социальную психологию через философские основания общей психологии. В данном случае необходимо назвать прежде всего психологическую теорию деятельности, разработанную на основе учения Л.С.Выготского о культурно-исторической детерминации психики. Теория деятельности, развитая в трудах С.Л.Рубинштейна, А.Н.Леонтьева, А.Р.Лурия, была принята большинством представителей психологической науки в СССР, хотя и в различных ее вариантах [2, 12]. Наиболее полно она была интернализована социальной психологией «московской школы», на психологическом факультете МГУ (где деканом был А.Н.Леонтьев) [32, 33]. Кардинальная идея теории, заключающаяся в том, что в ходе деятельности человек не только преобразует мир, но и развивает себя как личность, как субъект деятельности, была воспроизведена в социальной психологии и «адаптирована» в исследованиях группы. Содержание названного принципа раскрывается здесь в понимании деятельности как совместной, а группы — как субъекта, что позволяет изучать ее характеристики в качестве атрибутов субъекта деятельности. Это, в свою очередь, позволяет трактовать отношения совместной деятельности как фактор интеграции группы. Наиболее полное выражение этот принцип получил позже в психологической теории коллектива [53].

Принятие принципа деятельности фундаментальным в значительной степени обусловило весь «образ» социальной психологии как науки. Во-первых, это предполагало акцент не на лабораторные, но на реальные социальные группы, поскольку лишь в них присутствуют действительные социальные связи и отношения; во-вторых, принятый принцип определил логику построения предмета социальной психологии. В программах курса социальной психологии эта логика выглядит следующим образом.