§ 4 Становление дисциплины в 1960—1970-е годы

Реально возрождение социологии образования, как и социологии в целом, началось в шестидесятые годы. Однако в первой половине 1960-х гг. количество публикаций в этой области все еще чрезвычайно мало. И в двухтомнике «Социология в СССР», изданном в 1965 г., нет статьи о социологии образования, хотя в ряде разделов рассматриваются отдельные вопросы. В последующее пятилетие число статей увеличивается в несколько раз, затем продолжает возрастать, достигает максимума в 1975—1979 гг. и стабилизируется на уровне примерно 150 публикаций в год [43, с. 4].

Становление социологии образования тесно связано с развитием других смежных областей знания: социологии молодежи, социологии семьи, социологии культуры, социальной психологии, педагогико-социологических исследований и др. Поэтому социологию образования, особенно в период ее возрождения, трудно вычленить в «чистом виде».

К тому же возрождение социологии образования, впрочем, как и всей социологии, началось с эмпирических исследований. Власти были к ним более терпимы: здесь не усматривалось «идеологических диверсий». Предполагалось, что выявление отдельных фактов может оказаться полезным для устранения недостатков и недоработок «на местах».

Новосибирская школа. В начале 60-х гг. в Академгородке под Новосибирском под руководством В.Н.Шубкина были начаты крупные исследования социологических проблем образования [62]. Программа работ охватывала широкий круг социально-экономических, социологических и социально-психологических проблем выпускников средних и, отчасти, неполных средних школ. В частности, изучались объективные и субъективные факторы, влияющие на систему образования, профессиональные склонности, выбор профессии, трудоустройство, жизненные пути различных групп молодежи; престиж различных занятий и видов труда; социальная, профессиональная и территориальная мобильность; эффективность производственного обучения в школах, проблемы совершенствования системы профессиональной ориентации. Ставилась также задача выяснения на основе этих исследований, в какой мере можно прогнозировать личные планы, социальную, профессиональную и территориальную мобильность в связи с выбором профессии среди той группы молодежи, учащихся общеобразовательных школ, которая осуществляла этот выбор при минимальной регламентации.

Исследователи исходили из того, что вступление в самостоятельную трудовую жизнь можно описать как игровую ситуацию. Эта игра развертывается на огромном поле, на территории огромной страны между миллионами юношей и девушек, стремящихся найти свое место в жизни, поприще для приложения своих сил, с одной стороны, и обществом, которое предлагает определенное число вакансий, мест работы и учебы, — с другой.

Первый выбор — начало пути. К делу своей жизни человек идет до конца дней своих, все полнее самоосуществляясь, все глубже осознавая себя в этом мире. Экономический человек просто трудоустраивается, так сказать, готов на любую работу, лишь бы добыть кусок хлеба. Человек социальный выбирает профессию. Человек духовный ищет смысл жизни. Такие этапы, такие слои угадывались сибирскими исследователями за проблемой выбора.

В методологическом и методическом плане это исследование было примечательно [61]. В первой серии обследований (1963—1973 гг.) роль социологов заключалась в том, чтобы, во-первых, весной с помощью «Анкеты выпускника» фиксировать личные планы, аспирации, ожидания, отношение к различным профессиям тысяч юношей и девушек и, во-вторых, осенью собирать данные о том, какие профессии они избрали, в какой мере осуществили свои планы сразу после окончания средней школы. Здесь речь шла в основном о первых, всегда сложных самостоятельных шагах молодежи в возрасте 17 лет. Поэтому исследование называлось «Проект 17—17».

Был и более общий смысл в таком методологическом подходе, когда в одной анкете агрегировалась информация не только о планах, желаниях, аспирациях, но и об осуществлении этих планов, о реальных решениях и поведении выпускников уже за порогом школы. Эти стартовые решения, которые фиксировались в «Проекте 17—17», были дополнены и развиты в «Проекте 17—25», когда изучались жизненные пути молодых людей уже в возрасте от 17 до 25 лет.

Предполагалось установить взаимосвязь между структурой потребностей данного региона в кадрах (по профессиям), системой производственного обучения в школах и профессионально-технических училищах и структурой профессиональных аспирации выпускников. Однако не все предусмотренные программой исследования задачи были решены. Выяснилось, что областная плановая комиссия, несмотря на соответствующие директивы Госплана СССР, не имеет реальных данных о потребностях в кадрах, ибо большинство предприятий принадлежит ВПК и не представляет соответствующих данных в областные органы. Не была реализована и идея о проведении обследований по этой программе в рамках РСФСР. Демографические данные о численности и половом составе учащихся в рамках республики (не говоря уже об СССР в целом) были секретными, и их можно было использовать только в закрытых публикациях. Поэтому в исследовании использовались лишь отдельные данные о потребностях в кадрах, оно было ограничено рамками Новосибирской области (Новосибирск, крупные города области, средние и малые города, села и деревни).

Спецификой этого проекта была прогностическая ориентация. Поэтому обследования по одной и той же анкете и по тем же объектам повторялись ежегодно более 10 лет подряд.

Еще одна особенность проекта — широкое использование количественных методов. Этому способствовало то, что работа проводилась в учреждениях Сибирского отделения АН СССР, где были не только Институт математики, но и Вычислительный центр и лаборатории, занимавшиеся применением статистики и математики в различных областях науки. Благодаря этому взаимодействию была издана монография [16] (в переработанном виде она вышла в Москве, Берлине и Варшаве), где широко использовались методы математической статистики и оптимального планирования, разработанные нобелевским лауреатом Л.В.Канторовичем.

Говоря о теоретических и эмпирических результатах этого исследования, нужно прежде всего сказать о так называемых пирамидах профессий. Первая пирамида отражала потребности общества в кадрах по профессиям, которые были ранжированы по привлекательности от самых непрестижных внизу до наиболее престижных вверху. Потребности же в рабочей силе по каждой из профессий фиксировались по горизонтали. В итоге мы получаем нечто вроде пирамиды. Если же теперь провести опрос среди тех юношей и девушек, которым предстоит работать или учиться и которые должны заполнить все эти вакансии, то получится вторая, как бы перевернутая пирамида профессиональных аспирации.

Рассматривая эти две структуры, исследователи фиксировали, что число желающих работать по самым престижным профессиям значительно превышает потребность в работниках. Напротив, меньше всего желающих работать по профессиям с низким престижем. Здесь число вакансий больше числа претендентов Создавались возможности измерить потери разных групп молодежи при вступлении в самостоятельную жизнь. Каждый знает, что если человек свыкся с мыслью о своей незаурядной роли в будущем, ему не всегда просто адаптироваться к роли, которую он вынужден исполнять, и наоборот.

К тому же исследование новосибирских социологов проводилось в специфической демографической ситуации. Юноши и девушки, которые обследовались в 1963 г., представляли собой последнее поколение родившихся в годы Второй мировой войны. Известно, что в воевавших странах в годы войны наблюдался резкий спад рождаемости Он был тем глубже, чем активнее участвовала в войне страна. И наоборот, после окончания войны рождаемость резко увеличилась [58]. Поэтому в начале шестидесятых в СССР наблюдалось своеобразное «демографическое эхо» войны. Оно выражалось в лавинообразном увеличении численности молодежи в возрасте 17—18 лет, вступающей в самостоятельную жизнь. Так, по расчетам сибирских исследователей, число юношей и девушек в Новосибирске в возрасте 17 лет увеличилось за 1963—1965 гг. на 60%, а в возрасте 18 лет — на 70%. Численность учащихся, оканчивающих школы области, увеличилась в несколько раз.

Впервые советские социологи прямо обратились к властным структурам с вопросом о трудоустройстве оканчивающих средние учебные заведения и необходимости воссоздания не только Министерства труда, но и бирж труда (они назывались в публикациях «территориальными управлениями перераспределения рабочей силы»), которые, во-первых, информировали бы население о потребностях в кадрах; во-вторых, давали бы руководителям предприятий информацию об имеющихся трудовых ресурсах; в-третьих, занимались бы трудоустройством, переподготовкой и переквалификацией работников. Эти публикации вызвали острую полемику в стране и за рубежом.

В исследовании новосибирских социологов отмечалась целая «обойма» конфликтов, которые постоянно сказываются на развитии системы образования. Это противоречие не только между потребностями общества в кадрах и профессиональными склонностями, но и между задачей наиболее эффективного использования интеллектуального потенциала страны и задачей изменения социальной структуры; между задачей подготовки квалифицированных специалистов для различных отраслей народного хозяйства, что предполагает специализацию, и проблемами передачи культуры, где узкая специализация противопоказана; между подходом к системе образования с позиций перспективных потребностей общества и подходом, ориентированным на ближайшие нужды; между новыми потребностями общества и сложившимися организационными структурами в системе образования; между имеющимися финансовыми возможностями общества и потребностями образования и пр., и пр.

Большое внимание в исследовательском проекте уделялось социальной и профессиональной мобильности. Анализ материалов массовых обследований молодежи позволил установить, что социальный статус родителей оказывает заметное влияние на жизненные ориентации детей, выбор профессии, обусловливает специфические социальные переходы. Если брать профессиональный аспект, то продолжать линию родителей желали 88% сыновей техников и математиков, 56% сыновей естественников и лишь 5% — гуманитариев. У дочерей же наоборот: в первой группе оказались 30%, во второй — 46%, в третьей — 50%. Реально поступили учиться и работать по первой группе 83% юношей и 45% девушек. По второй - 8% юношей и 19% девушек» По третьей — 7% юношей и 30% девушек.

При анализе «вертикальной мобильности» все занятия отцов на основе оценок экспертов были разбиты на три группы: первая — наименее творческие, вторая — промежуточные, третья — наиболее творческие профессии. Была установлена следующая закономерность: большинство детей, выходцев из первой группы, стремится перейти во вторую, большинство из второй группы — в третью. Большинство из третьей группы хочет в ней же и остаться. Те же тенденции были выявлены и при анализе реальных социальных перемещений в связи с выбором профессии.

Такая же «ступенчатость» в стремлениях и реальных переходах различных групп молодежи обнаруживается и при группировке отцов по социальным показателям. Большинство детей из семей колхозников и сельскохозяйственных рабочих хочет стать промышленными рабочими; большинство детей рабочих — служащими и работниками интеллектуального труда; большинство детей интеллигентов — остаться в этой же группе.

Все это свидетельствовало о том, что система образования обусловливает интенсивную социальную и профессиональную мобильность, что не может не сказываться и на воспроизводстве социальной структуры.

Большое внимание в исследовании уделялось изучению престижа профессий, что многим руководителям казалось ненужным. Считалось, что все профессии важны и нужны, и куда тебя партия и правительство направят, там ты и должен служить. Однако проведенные в Сибири массовые обследования перечеркнули эти представления. Оказалось, что в сознании молодежи имеются своеобразная иерархия различных занятий, шкалы предпочтений, которые дифференцированы в разрезе различных классов и социальных групп.

Уже при проведении первых обследований в начале 60-х гг. был установлен крайне низкий престиж профессий сферы обслуживания и сельского хозяйства. И это в условиях, когда потребности в таких специалистах в стране резко возрастали. Поскольку по данной методике вскоре стали проводить обследования в других регионах страны, было установлено, что выявленные различия имеют массовый характер.

Выявлялась и динамика престижа профессий во времени и пространстве, например, под влиянием урбанизации: оценки ленинградских выпускников так относились к оценкам выпускников города Новосибирска, как последние относились к оценкам в деревнях и селах Новосибирской области.

Были обнаружены «ножницы» в оценках городской и сельской молодежи: в городе выше оценивали профессии преимущественно умственного, а в селе -физического труда. Вместе с тем повторные ежегодные обследования показывали, что «ножницы» закрываются, т. е. наблюдается сужение разрыва в оценках в пользу города за счет села.

Рассчитывались и шансы молодежи из различных социальных групп на продолжение образования. И опять, поскольку обследования по той же методике и на тех же объектах продолжались ежегодно 10 лет подряд (затем через 20 и через 30 лет), создавалась возможность прогнозировать шансы молодежи. На основе разработанной модели был сделан прогноз шансов, а затем он сопоставлялся с реальными шансами выпускников (юношей и девушек) разных лет [20].

С годами расширялась и география такого рода опросов. Исследования проводились в Ленинградской области, в десяти областях центра России, в Латвии, Эстонии, Узбекистане, Таджикистане, Армении, среди малых народов Сибири и Дальнего Востока. Поскольку все они основывались на единой методике, создавались предпосылки для выявления тенденций в аспирациях и поведении молодежи в самых разных районах страны [38, 40, 44, 55].