§ 3. Концептуальные основы российской экосоциологии

Индикатором превращения социологии экологических проблем в экосоциологию является наличие у нее теоретического ядра — экологической концепции общественного развития. Посмотрим, каким интеллектуальным багажом могла воспользоваться эта формирующаяся социологическая дисциплина.

Представляется, что главная отличительная черта такого багажа — нормативность, аксиологичность концептуального мышления. Большинство теоретических работ того времени являло собой социально-философские спекуляции, варьирующие идею русского ученого-геохимика В.Вернадского о будущем человечества как о переходе биосферы в ноосферу [7].

Социальная экология есть «теория формирования ноосферы» и одновременно — «наука о конструировании оптимальных отношений между обществом, человеком и природой» [17] Социологизирующие математики и специалисты в области системного анализа выдвинули концепцию «коэволюции», предполагающую изучение условий, при которых изменение характеристик биосферы идет в направлении, содействующем упрочению и расширению области гомеостаза вида гомо сапиенс. Причем недвусмысленно утверждается, что во всех этих процессах главным действующим лицом является человек. Н.Н.Моисеев, как и многие другие авторы, настаивает на идее «управления общественными процессами», повышения «темпов адаптации человека к изменяющимся условиям среды обитания» [19, с. 229].

Другой блок литературы 70-80-х гг. — это вариации демографов и специалистов по системному анализу на известную тему «пределов роста» [1, 8], причем в зависимости от склонностей авторов акцент делается или на ограниченных возможностях несущей способности биосферы, или на исторической ограниченности капиталистического способа производства. Третий блок работ — это опять изыскания философствующих естествоиспытателей, причем весьма противоречивые. С одной стороны, утверждается, что вся биосфера неизбежно превратится в биотехносферу, с другой — что техносфера должна быть «встроена» в биосферу. Наконец, влиятельные социальные философы (А.С.Ахиезер), проанализировав исторический опыт России, утверждают, что в отличие от индустриального общества западного типа для российского общества выявить доминирующую социальную парадигму просто невозможно. На протяжении нескольких веков российское общество представляет собой единство двух частей, которые можно условно именовать «прозападной» и «провосточной». Их антагонизм не дает возможности определить некоторый «вектор» развития этого противоречивого целого и соответственно — доминирующую социальную парадигму [2].

Итак, этот интеллектуальный багаж весьма противоречив: антропоцентризм соседствует с биосфероцентризмом, эволюционный подход — с циклическим, «маятниковым», либо с идеями глобального управления, идея охраны биосферы — с ее «конструированием». Причем характерно, что ни в одной из концепций, именуемых социально-экологическими, не делалось попыток соотнести теоретические построения с реальными социальными процессами. И это вполне объяснимо: в советской социологии того времени отсутствует главное звено — концепция доминирующей социальной парадигмы.

Опираясь на упомянутые работы американских социологов [57], вторичный анализ отечественных социологических и политических исследований, а также собственные разработки [51], О.Яницкий предложил парадигмы Системной исключительности и Системной адаптируемости [47, 51а, 79].

С рассматриваемой точки зрения при описании тоталитарного и посттоталитарного обществ в СССР/России применяются различные в деталях, но сходные в своей основе принципы. Именно поэтому они были названы парадигмами Системной исключительности и Системной адаптируемости. В основе каждой из них лежит ряд идеологически сформулированных допущений относительно природы упомянутых обществ, их взаимоотношений с «внешним» миром, социальной природы самого человека, контекста деятельности этих двух систем и ограничений, налагаемых на их деятельность.

Подобные допущения были представлены как ряд императивов, составляющих в совокупности «доминирующий взгляд на мир», культивируемый данной Системой. Например, аксиологический императив — это постулат о тоталитарной системе как высшем этапе развития человеческой истории. Геополитический императив — геосфера есть пространство борьбы данной системы с враждебным окружением. Императив экстенсивного развития говорит о том, что мир бесконечен и представляет собой набор ресурсов для достижения экономических и политических целей данной системы и т.д. Совокупность подобных императивов и предопределяет суть парадигмы Системной исключительности, т.е. абсолютного примата тоталитарной системы над природным и социальным миром. Например, императиву примата идеологии над культурой соответствует вполне определенная политическая установка, согласно которой преобразование человеческой природы может быть произведено насильственным образом; объем «отходов» человеческого материала значения не имеет.

Десять лет перестройки и реформ не внесли кардинальных изменений в постулаты названной парадигмы. Господствующая политическая система декларировала ряд демократических принципов, несколько смягчила «директивность» регулятивных мер, но продолжала преследовать прежнюю цель самосохранения и упрочения любой ценой. Поэтому идеологическое отражение этой установки автор данной главы назвал парадигмой Системной адаптируемости. Так, геополитический императив представлен в ней принципом «державности», сильного государства, императив контекста деятельности посттоталитарной системы — принципом, согласно которому деятельность государства должна детерминироваться его геополитическими, а не «домашними» интересами; сохранился и императив «неограниченного прогресса», только теперь ориентирующим образцом стало индустриальное общество Запада. Отсюда вытекают и принципы Системной адаптируемости: природа и человек - главные ресурсы реформ. Эффективные социальные и инженерные технологии - основные инструменты совершенствования постсоветской системы, социальный и технологический прогресс могут продолжаться бесконечно, поскольку ограничения, налагаемые Биосферой, могут быть преодолены путем «встраивания» технических систем в природные экосистемы [47, 79].

Как справедливо отмечает А. Шубин, «распространение технократической идеологии в качестве "нормативной", "общепринятой" происходит целенаправленно, так как эта идеология соответствует властным и имущественным интересам правящей элиты, отчужденной от остального общества и от природной среды» [42].