3. Послеоктябрьский период

Этот период состоит из двух относительно самостоятельных этапов. Первый - с октября 1917 г. до начала 30-х гг., когда, с одной стороны, продолжалось изучение отдельных видов девиантного поведения в русле дооктябрьских исследований, а с другой — масштабы и возможности такой работы все сокращались, пока она не была запрещена de jure или de facto.

Второй этап — с начала 60-х гг., когда во времена «хрущевской оттепели» началось возрождение отечественной социологии. Оба этапа обладают существенными особенностями и могли бы рассматриваться отдельно. Однако ради экономичности изложения несколько условно объединим их.

Самоубийства. После октября 1917 г. продолжалось изучение медико-биологических, психиатрических проблем суицидального поведения. Важнейшим шагом в социологическом их исследовании явилось создание в 1918 г. в составе Центрального статистического управления (ЦСУ) отдела моральной статистики во главе с М.Н.Гернетом. В 1922 г. вышел первый выпуск «Моральной статистики», включивший сведения о самоубийствах и социально-демографическом составе суицидентов. В 1927 г. издана работа «Самоубийства в СССР в 1922—1925 гг.» со вступительной статьей Д.П.Родина и предисловием М.Н.Гернета. В книге сравнивались показатели по СССР с данными ряда европейских государств, давался сравнительный анализ сведений по различным городам СССР, анализ самоубийств по социально-демографическому составу суицидентов, мотивам и способам самоубийств, а также -впервые — о предшествующих самоубийству покушениях (суицидальных попытках), днях, часах и месте совершения самоубийства. Столь подробные сведения с тех пор не публикуются в России и поныне. В том же 1927 г. вышли работы Н.П.Бруханского и М.Н.Гернета, посвященные социально-психологическому и социологическому исследованию проблем самоубийства [17, с. 438—468]. Было зарегистрировано снижение количества и уровня самоубийств в годы Первой мировой войны в воюющих странах и, с некоторым временным запозданием, — в нейтральных государствах. Аналогичная тенденция в годы Второй мировой войны отмечена, в частности, в работе А.Подгурецкого. По окончании войны кривая самоубийств поползла вверх. Война внесла изменения и в состав суицидентов: снижение уровня самоубийств среди мужчин проходило интенсивнее, чем среди женщин, относительно увеличилась доля самоубийц старших возрастных групп (от 60 лет и старше). Среди суицидентов послевоенного времени возросла доля душевнобольных. Гернет последовательно объясняет основные отличия в уровне, динамике и структуре самоубийств в СССР по сравнению с другими странами. При этом неизменным, со времен Э.Дюркгейма, остается сезонное распределение самоубийств: весенне-лет-ний максимум при осенне-зимнем минимуме. Заметим, что эта тенденция, по нашим данным, сохранялась и в 70—80-е гг.

Описывая способы добровольного ухода из жизни, Гернет обратил внимание на самосожжение женщин в Азербайджане. В наши дни об этом подробно говорится в книге И.А.Алиева [4]. Наконец, в 1929 г. вышел сборник «Самоубийства в СССР в 1925 и 1926 гг.». На этом и закончилась публикация каких бы то ни было работ в стране по самоубийствам. Статья М.Н.Гернета 1933 г. «Рост самоубийств в капиталистических странах» говорит сама за себя: отныне на несколько десятилетий тематика девиантного поведения могла освещаться лишь под рубрикой «Их нравы»... И не следует бросать упрек в этом российским исследователям.

Прошло более 40 лет. В 1971 г. автору этих строк, заручившемуся разрешением заместителя прокурора Ленинграда С.Г.Аверьянова, удалось изучить все материалы милицейского и прокурорского расследования по фактам самоубийств в четырех районах Ленинграда (двух центральных и двух «спальных»). В 1971—1972 гг. аналогичное исследование было проведено в Орле. Результаты удалось опубликовать лишь в 1979 г. в Таллине, под грифом «Для служебного пользования», тиражом 150 экз. (60). В процессе исследования были изучены социально-демографические характеристики суицидентов, мотивы и способы самоубийств, пространственно-временное их распределение. Было обращено внимание на относительно высокий уровень суицидального поведения среди лиц с низким или маргинальным статусом: рабочих, служащих без специального образования, лиц без определенных занятий. Удивительно точным отражением этой закономерности явилась предсмертная записка рабочего Р. своему сыну: «Сашенька!.. Шагни дальше отца насколько можешь выше отца по социальной лестнице» (сохранена орфография подлинника).

Большая заслуга в возрождении отечественной суицидологии принадлежит А.Г.Амбрумовой. организовавшей первую за несколько десятилетий встречу специалистов — семинар по суицидологии (1975), создавшей и возглавившей Всесоюзный суицидологический центр и суицидологическую службу Москвы, организовавшей выпуск сборников трудов по проблемам суицидологии (первый из них вышел в 1978 г.). Придерживаясь в объяснении суицидального поведения концепции социально-психологической дезадаптации личности, Амбрумова отстаивала мультидисциплинарный характер суицидологии, выступала против узкомедицинского (психиатрического) понимания самоубийств, сумела привлечь к исследовательской деятельности, помимо психиатров и психологов, также юристов и социологов (С.В.Бородин, М.З.Дукаревич, А.С.Михлин, Л.И.Постовалова, А.Р.Ратинов и др.). В 1984 г. Л.И.Постовалова защитила кандидатскую диссертацию «Социологические аспекты суицидального поведения», явившуюся определенным итогом работы социолога в суицидологическом центре.

Несомненный интерес представляет сравнительное социально-психологическое обследование суицидентов и лиц, совершивших тяжкие насильственные преступления, проведенное под руководством А.Т.Амбрумовой и А.Р.Ратинова. Результаты подтвердили гипотезу о взаимосвязи агрессии и аутоагрессии и «разведении» этих поведенческих форм психологическими особенностями индивидов, ибо суи-циденты и насильственные преступники представляли полярные психологические типы по множеству характеристик [5]. Междисциплинарный подход в суицидологии внес вклад в становление отечественной девиантологии. О социологических исследованиях суицидального поведения в ее рамках см.: [25; 62, с. 44—68].

В целом, как показывают исследования последних лет, половозрастные характеристики суицидентов соответствуют мировым данным: мужчины чаще женщин добровольно уходят из жизни (в 1994 г. среди завершенных самоубийств доля женщин составила 16,8%), «пик» завершенных самоубийств приходится на возрастные группы 45—54 г. и 75 лет и старше. Однако динамика самоубийств в России крайне неблагоприятная: уровень 1995 года — 45 (на сто тысяч населения) — один из самых высоких в мире. Доля смертей в результате самоубийств в общем количестве умерших составила в 1994 г. 2,7% (напомним, что 150 лет назад этот показатель равнялся 0,06-0,09%).

Пьянство и алкоголизм. Первое время после октябрьского переворота продолжала действовать прогибиционистская антиалкогольная политика 1914 г., отчасти подтвержденная постановлением СНК РСФСР от 19 декабря 1919 г. «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ». Однако в 1921, 1922, 1923 гг. последовательно расширялся перечень разрешаемых к производству и продаже алкогольных напитков и, наконец, с 1 октября 1925 г. вводилось производство «сорокаградусной».

В.М.Бехтерев в 1927 г. правильно заметил, что запрет на продажу алкогольных напитков был парализован самогоном. Действительно, по данным ЦСУ РСФСР, в 1928 г. было изготовлено 50695,8 тыс. ведер самогона (или по 7,5 литра на душу населения). К числу известных работ, посвященных алкоголизации населения

России, относятся книги Р.Влассака (1928), Э.Дейчмана (1929), «Алкоголизм в современной деревне» (1929), а также публикации в «Административном вестнике» за 20-е гг. В них отражалась статистика производства и потребления алкоголя, приводились сравнительные данные по городу и деревне, а также о последствиях пьянства (смертность, заболеваемость, «пьяные преступления» и т.п.).

В трудах М.Н.Гернета анализировались статистические данные о потреблении алкоголя, преступлениях, связанных с ним, о «тайном винокурении» и борьбе с ним, а также подчеркивалась неэффективность запретительных мер: «зеленый змий»., согнанный с зеркальных витрин богатейших магазинов, с полок и прилавков кабаков и ресторанов, он уполз в подполье и нашел себе там достаточно простора и немало пищи» [17, с. 441]. Российская ситуация сравнивалась с американской, где развилась контрабанда спирта после введения «сухого закона».

С начала 30-х гг. тематика пьянства и алкоголизма не сходит полностью с советской сцены, но перерождается в «антиалкогольную пропаганду», «борьбу» под лозунгами типа «Пьянство — путь к преступлению» и «Пьянству — бой!», а в служебных характеристиках появляется непременное «морально устойчив», что означало для посвященных — «не алкоголик».

Исследовательская работа возобновилась лишь в 60-е гг., несколько позднее появились фундаментальные труды Г.Г.Заиграева [34], Н.Я.Копыта, Б.М.Левина [50], Ю.П.Лисицына, П.И.Сидорова и др. Социальным, медицинским и психологическим проблемам пьянства и алкоголизма посвящены также исследования Б.С.Брагуся, Б.М.Гузикова, В.М.Зобнева, А.А.Мейрояна.

Для социологии девиантного поведения несомненны заслуги Г.Г.Заиграева, который, во-первых, всегда отстаивал социологический подход в изучении пьянства и алкоголизма; во-вторых, организовал ряд эмпирических социологических исследований, результаты которых отражены в серии его трудов; в-третьих, рискуя служебным благополучием, в годы «преодоления пьянства и алкоголизма» (с мая 1985 г.) последовательно сопротивлялся прогибиционистским требованиям, отстаивая разумную социальную антиалкогольную программу, разработанную под его руководством.

Как будет показано ниже, большую роль в становлении отечественной социологии девиантного поведения сыграли работы А.А.Габиани. Им были организованы эмпирические социологические исследования многих проявлений социальных девиаций как на территории Грузии, так и в других регионах бывшего СССР, включая Россию. Не явились исключением пьянство и алкоголизм. Опубликованные результаты исследования (разумеется, с грифом «Для служебного пользования» [56]) позволяют судить о структуре, динамике и географии алкоголизма в Грузии, о социально-демографическом составе лиц, имеющих проблемы в связи с алкоголем, о производстве и реализации алкогольных напитков в республике, о размерах дохода от продажи алкоголя и размерах ущерба от его потребления (сальдо в «пользу» ущерба) и даже о наполненности тбилисских ресторанов в зависимости от сезона, дней недели и времени суток.

Антиалкогольная кампания 1985 г., проводимая вполне обоснованно (в условиях массовой алкоголизации населения), но совершенно неадекватными, запретительными методами, породила множество конъюнктурных «исследований» — однодневок.

Между тем проблема осталась. Одна из серьезных публикаций последнего времени — работа А.В.Немцова «Алкогольная ситуация в России» (1995) — свидетельствует о росте всех показателей алкоголизации: увеличение смертности от цирроза печени с 1988 по 1993 гг. почти в два раза, от отравления алкоголем — почти в четыре раза, рост заболеваемости алкогольными психозами — в 5,8 раза. К 1993 г. Россия вышла на первое место в мире по душевому потреблению алкоголя (14,5 литра), обогнав традиционного лидера — Францию (13 литров).

Наркотизм. Активное изучение этой проблемы происходит в 20-е гг. Так, А.М.Рапопорт обобщил материалы обследования 400 кокаинистов (1926), М.Н.Гер-нет проанализировал результаты обследования наркомании среди беспризорных Москвы (1926). При этом из 102 человек только двое ответили отрицательно на вопрос об употреблении табака, алкоголя или кокаина (подробнее см.: [17, с. 444— 445]) Тесную связь наркотизации населения с социально-бытовыми условиями подчеркивает А.С. Шоломович (1926). Н.К.Топорков различает (1925) «наркотистов» - лиц, пристрастившихся к потреблению наркотических средств в силу социальных условий, и «наркоманов» — лиц с патологической конституцией. Связь наркотизма и преступности отмечают М.Т.Белоусова (1926) и П.И.Люблинский (1925). При этом ряд исследователей фиксирует относительно меньшую частоту и тяжесть преступлений, совершаемых наркоманами (И.Н.Введенский, А.М.Рапопорт). Потребление наркотика (кокаина) чаще следовало за преступлением, а не предшествовало ему.

Затем наступила эпоха «ликвидации» в стране наркотизма как социального явления, а следовательно, и ненужности каких-либо исследований...

В конце 50-х—60-е гг. стали появляться исследования либо медицинского характера (В.В.Бориневич, 1963; Я.Г.Голанд, 1968; И.В.Стрельчук, 1956). либо юридического — рассматривающие различного рода уголовно наказуемые действия с наркотиками (Л.П.Николаева, 1966; М.Ф.Орлов, 1969 и др.). И лишь позднее тема наркотизма занимает прочное место в исследовательской деятельности медиков, психологов, юристов, социологов (Э.А.Бабаян, Т.А.Боголюбова, А.А.Габиани, М Х.Гонопольский, Р.М.Готлиб, И.Н.Пятницкая, Л.И.Романова и др.).

Первое крупное эмпирическое социологическое исследование наркотизма на территории бывшего СССР было проведено в Грузии в 1967—1972 гг. под руководством А АТабиани. Результаты опубликованы в 1977 г. в книге Габиани «Наркотизм», изданной опять-таки с грифом «Для служебного пользования» [14]. Несмотря на некоторое методическое несовершенство исследования и понятные для того времени «технические» трудности, «Наркотизм» явился значительным монографическим исследованием темы. Книга включала историко-теоретический раздел, методологическую часть, изложение результатов эмпирического исследования (данные о социально-демографическом составе и условиях жизни потребителей наркотиков, структуре потребляемых средств, возрасте приобщения к наркотикам и его мотивах), схему деятельности преступных групп по распространению наркотиков, а также программу медицинских, правовых и организационных мер борьбы с наркотизмом.

В середине 80-х гг. под руководством Габиани было проведено панельное исследование наркотизма в Грузии с изложением сравнительных результатов обоих исследований в книге «Наркотизм: вчера и сегодня» [15].

В 1988—1989 гг. А.Табиани проводит широкое социологическое исследование наркотизма на территории Латвии. Приморского и Ставропольского краев, Горьковской. Новосибирской и Львовской (Украина) областей, в Москве и Ташкенте (Узбекистан). В ходе исследования было опрошено около 3.000 наркоманов и потребителей наркотиков [11]. Особое внимание было обращено на обстоятельства приобщения к наркотикам: условия жизни, учебы и труда, повод «попробовать» наркотик, среда распространения наркотизма, с каких наркотических средств начинает новичок, где, с кем, когда происходит их прием, где добываются наркотики и средства на их приобретение. Исследователя интересуют и условия добровольного отказа от наркотиков, обращения за медицинской помощью и ее эффективность. Выводы в этой части достаточно пессимистические: «Чаще всего лечение наркомании не имело должного эффекта, а полного излечения не наступило ни в одном рассматриваемом нами случае»... Поэтому «самое надежное средство борьбы с наркоманией — недопущение первичного обращения молодых людей к наркотикам» [11, с. 83].

Работы А.А.Габиани по социологическому исследованию как наркотизма, так и иных форм социальных девиаций (о чем речь впереди), внесли заметный вклад в становление социологии девиантного поведения в бывшем СССР.

Проблемам подростковой наркомании и токсикомании посвящены работы А.Е.Личко, Г.Я.Лукачер, Н.В.Макшанцевой, Т.В.Ивановой, В.А.Чудновского. При этом в генезисе нарко- и токсикопотребления отмечались значение групповой активности («не отстать от своих»), поиск необычных ощущений и переживаний, а также роль биологического фактора. Вопреки распространенному мнению, «скука» оказалась малозначимым фактором в генезисе наркотизма.

В 80-е—90-е гг. основным центром социологических исследований пьянства, алкоголизма и наркотизма становится сектор социальных проблем алкоголизма и наркомании Института социологии АН СССР — РАН (Б.М.Левин — руководитель, Ю.Н.Иконникова, С.Г.Климова, Л.Н.Рыбакова, М.Позднякова и др.). Активизировалась исследовательская деятельность в организациях и учреждениях МВД России (А.Я.Гришко, В.М.Егоршин, В.И.Омигов и др.).

В 1992 г. по заказу Международной ассоциации по борьбе с наркоманией и наркобизнесом было проведено обширное исследование (руководитель Г.Г.Силласте), охватившее семь экономических зон России, опрос проводился в 12 городах. При всех достоинствах этого исследования выводы руководителя проекта страдают, с нашей точки зрения, выраженной идеологизацией проблемы: обвинение законодательной и исполнительной власти в «либерализме» по отношению к потребителям наркотиков, требование установления жестких, суровых мер к ним (потребителям) и т.п.

Проституция. В 20-е гг. продолжалось активное исследование проституции. Возможно, что это отчасти стимулировалось идеологическими соображениями: на примере проституции легко было показать «пороки капитализма» (В.М.Броннер, А.И.Елистратов, 1927; Л.М.Василевский, 1924; С.Е.Гальперин, 1928; А.Я.Гуткин, 1924; А.Н.Каров, 1927; Г.И.Лившиц, Я.И.Лившиц, 1920 и др.).

Летом 1924 г. в Москве была создана «Научно-исследовательская комиссия по изучению факторов и быта проституции». Комиссия организовала основательное исследование с использованием дореволюционного опыта и публикацией в 1925 г. основных результатов в № 5—8 журнала «Рабочий суд». Исследователи старались обеспечить добровольность и анонимность опросов (была опрошена 671 женщина, занимавшаяся проституцией в Москве), а также установление психологического контакта между интервьюером и респондентом (подробнее см.: [63, с. 99—122]).

В 1926—1927 гг. в Харькове было проведено обследование 177 проституток. Опубликованные результаты [71] позволяют сравнивать близкие по методике и инструментарию московское и харьковское исследования. Помимо социально-демографического состава опрошенных, выяснялись материальные и жилищные условия, возраст начала сексуальных контактов, их частота на момент опроса, места поиска клиентов, потребление алкоголя, наркотиков, заболеваемость венерическими болезнями. Статистические данные о проституции были представлены в статье М.Н.Гернета «К статистике проституции» [18].

После длительного перерыва к теме проституции начали обращаться лишь в 70-е гг. Но, поскольку проституция как социальное явление в стране победившего социализма была «ликвидирована», исследовались — разумеется, для «служебного пользования» — некое «поведение женщин, ведущих аморальный образ жизни», либо же чисто юридические проблемы сохранившихся в уголовном кодексе республики составов преступлений: «содержание притонов разврата», «сводничество», «вовлечение несовершеннолетних в занятие проституцией» (Ю.В.Александров, А.Н.Игнатов и др.). Еще раз подчеркнем: это не вина, а беда отечественной науки и ее представителей. Социологические исследования проституции (под ее различными псевдонимами) в 70-е гг. проводились под руководством М.И.Арсеньевой, а также группой сотрудников ВНИИ МВД СССР — К.К.Горяиновым, А.А.Коровиным, Э.Ф.Побегайло.

В 80-е гг. под руководством А.А.Габиани проводится социологическое исследование проституции в Грузии, результаты которого были опубликованы первоначально под грифом «Для служебного пользования», а затем и «для всех» [13].

Сравнительный анализ эмпирических исследований проституции в 1924 г. в Москве, в 1926—1927 гг. в Харькове, московского в 70-е гг. и грузинского в 80-е гг. предпринят в работе Я.И.Гилинского [63, с. 99—122]. При этом наблюдаются, по крайней мере, две основные тенденции: расширение социальной базы проституции (если в 20-е гг. проститутки рекрутировались из малообразованных и малоимущих слоев общества, то в 70-е и 80-е гг. среди проституток преобладают лица с относительно высоким образовательным и социальным статусом) и либерализация отношения населения к «древнейшей професии».

Социально-правовым проблемам проституции и иных «отклонений» в сфере сексуальных отношений посвящены работы А.П.Дьяченко, А.Н.Игнатова, П.П. Осипова, Я.М.Яковлева и др. Наконец, в 80-е же гг. появляются публикации Я.И. Гилинского, С.И.Голода, И.С. Кона, посвященные социологическому осмыслению и вторичному анализу эмпирических исследований проституции (определенным итогом явился сборник статей [63]).

Гомосексуализм. Из всего репертуара девиантных проявлений гомосексуализм оказался, пожалуй, наименее исследованным в советское время. Конечно, это можно было бы объяснить тем, что гомосексуальная направленность в принципе не девиантна, это лишь вариант сексуального поведения. Однако уголовный запрет даже добровольного мужеложства (ст. 121 УК РСФСР, отмененная лишь в 1993 г.) опровергает оптимистический вариант объяснения. Более вероятно, что долгие годы сказывалось отношение к гомосексуализму, запечатленное во втором издании Большой Советской Энциклопедии: «В советском обществе с его здоровой нравственностью гомосексуализм как половое извращение считается позорным и преступным...».

Теоретике-исторический и социологический подход к гомосексуализму представлен в работах И.С.Кона [40, с. 257—295] и др., отчасти Я.И.Гилинского [27, с. 131—138; 32 с. 146—157]. Ситуационный гомосексуализм в условиях пенитенциарных учреждений отражен в трудах М.Н.Гернета [16], В.Ф.Абрамкина и Ю.В.Чижова [1], Г.Ф.Хохрякова [72, 73] и др. В работах сексопатологов акцентируются медицинские и психологические аспекты проблемы (Г.С.Васильченко, Д.Д.Исаев, С.С.Либих, А.М.Свядощ и др.). Бедственное положение гомосексуалистов в России заставило их объединяться. В Москве стала выходить газета «Тема» гомосексуальной ориентации. В 1991 г. в Санкт-Петербурге были зарегистрированы их организации: Фонд им. П.И.Чайковского и Общество «Невские берега» (позднее «Крылья»). В июле того же года в Санкт-Петербурге состоялась первая в стране международная конференция гомосексуалистов с участием ученых и политиков города. В последующем ежегодно в городе стали проходить фестивали гомосексуалистов «Кристофер Стрит Дейз», а в 1993 г. вышел первый номер петербургского «литературно-художественного и культурологического журнала, посвященного лесбийской и гомосексуальной культуре и искусству», «Gay, славяне!» (второй номер издан в 1994 г.).

Преступность. В годы советской власти преступность и отдельные ее виды были наиболее изучаемым проявлением социальных отклонений. В 20-е гг., да и позднее — вплоть до 60-х гг., социальные (криминологические) аспекты преступности исследовались преимущественно в рамках науки уголовного права (М.Н.Гернет, А.А.Герцензон, А.А.Жижиленко, М.М.Исаев, П.И.Люблинский, АА.Пионтковский, МД.Шаргородский, Е.Г.Ширвиндт, Б.С.Утевский, А.С.Шляпочников, А.Я.Эстрин и др.).

В 20-30-е гг. внимание социологически ориентированных исследователей было сосредоточено на изучении факторов преступности: экономических, социальных, демографических и иных. По классификации Жижиленко, криминогенные факторы находятся: 1) в окружающей природе, 2) в индивидуальных особенностях личности, 3) в условиях социальной среды [31]. М.Н.Гернет считал наиболее значимыми социальные факторы.

Другое направление криминологической мысли тех лет — клиническое, сосредоточивавшее внимание на индивидуальных, личностных факторах преступности (В.В.Браиловский, Н.П.Бруханский, С.В.Познышев и др.). Большую роль в исследовании преступности сыграли кабинеты и клиники по изучению преступности и преступника, первый из которых открылся в 1918 г. в Петрограде, а также Государственный институт по изучению преступности и преступника (Москва, 1925), объединивший ранее разобщенные кабинеты, ставшие его филиалами. Следует заметить, что именно в те годы было проведено много прикладных, эмпирических исследований с использованием разнообразных методов: опрос, изучение материалов уголовных дел, анализ статистических данных, клинические методы обследования. В результате были созданы «портреты» детоубийц (М.Н.Гернет), конокрадов (Н.Гедеонов, Р.Е.Люстерник), хулиганов (Т.Е.Сегалов), насильников (Н.П.Бруханский), поджигателей (Т.Е.Сегалов), убийц корыстных и из мести (И.И.Станкевич) и др.

Поскольку развитие отечественной криминологии в 20—30-е гг. — тема самостоятельного большого исследования, приходится ограничиться отсылкой заинтересованного читателя к имеющимся обзорам: [37; 41, с. 9—42; 49, с. 69-77; 57, с. 13-60].

Быть может, изучение преступности — единственный из источников социологии девиантного поведения, тоненькой струйкой продолжавший существовать и в годы сталинского режима. Правда, исследования ограничивались либо уголовно-правовой догматикой, либо историей (наиболее выдающийся пример — пятитомная «История царской тюрьмы» М.Н.Гернета, выходившая в 1941—1956 гг., причем первый том был издан еще перед войной), либо критикой буржуазной уголовно-правовой и криминологической науки и практики (например, «Сборник материалов по статистике преступлений и наказаний в капиталистических странах» под ред. А.А.Терцензона [65]; «Тюрьма капиталистических стран» [70] и т. п.).

Долгий, мучительный, полный «зигзагов» процесс возрождения отечественной криминологии начался в 60-е гг. Ее первые шаги: книги А.Б.Сахарова «О личности преступника и причинах преступности в СССР» [64], А.А.Герцензона «Введение в советскую криминологию» [19], И.И.Карпеца «Проблема преступности» [38], В.Н.Кудрявцева «Причинность в криминологии» [44], Н.Ф.Кузнецовой «Преступление и преступность» [48], открытие Всесоюзного института по изучению причин преступности и разработке мер предупреждения преступлений (1963), начало преподавания криминологии в юридических вузах страны (1964).

С конца 60-х — начала 70-х гг. криминология бурно развивается, разветвляясь на множество относительно самостоятельных направлений: преступность несовершеннолетних, насильственная преступность, экологическая преступность, семейная криминология, виктимология, прогнозирование и профилактика преступности и т.д. В рамках данной работы мы сможем назвать лишь те из них, которые оказались наиболее значимыми для формирования социологии девиантного поведения.

Во-первых, это общетеоретические труды Г.А.Аванесова, Ю.Д.Блувштейна, С.Е.Вицина, Я.И.Гилинского, И.И.Карпеца, В.М.Когана, Н.Ф.Кузнецовой, В.Н.Кудрявцева, А.Б.Сахарова, Л.И.Спиридонова, А.М.Яковлева и др. Важно отметить социологизированность разделяемого этими авторами взгляда на преступность.

Во-вторых, развитие методологии социологического исследования преступности и ее видов (Г.А.Аванесов, Ю.Д.Блувштейн, С.Е.Вицин, Н.Я.Заблоцкис, Г И Забрянский, В.В.Панкратов и др.).

В-третьих, теория, методология и методы региональных исследований преступности, «география преступности» [2, 12, 51, 52]. В рамках этого направления анализ преступности сочетается, как правило, с социологическим исследованием и других форм девиантного поведения. Наиболее наглядный тому пример — серия «Трудов по криминологии» Ученых записок Тартуского университета, посвященных территориальным различиям преступности и включающих труды социологов, криминологов, психологов, девиантологов Эстонии, Литвы, Санкт-Петербурга, Москвы (1985, 1988, 1989, 1990, 1991). Последний из выпусков издан на английском языке [79].

В-четвертых, превенция преступлений и уголовная политика (Г.А.Аванесов, Ю.Д.Блувштейн, П.С.Дагель, А.Э.Жадинский, К.Е.Игошев, Г.М.Миньковский и др.)

В-пятых, проблема детерминации преступности и преступного поведения (кроме ряда вышеуказанных авторов, И.С.Ной, В.А.Номоконов).

Нельзя не назвать также первое крупномасштабное эмпирическое криминологическое исследование социальных условий преступности, проведенное коллективом Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности под руководством А.Б.Сахарова в 70-е гг. Опубликованные программа (с инструментарием) и результаты исследования послужили стимулом к последующим работам [54, 67]. Сравнение экономических и социальных условий в регионах с высоким (Кемеровская обл.) и низким (Орловская обл.) уровнем преступности позволило выявить ряд закономерностей, подтвержденных последующими исследованиями в других регионах.

Актуализация проблем организованной преступности вызвала соответствующий исследовательский интерес (А.И.Гуров, С.В.Дьяков, В.С.Овчинский, В.С.Устинов и др). Исследователи отмечают динамичное развитие преступных сообществ, слияние легальной и нелегальной экономической деятельности, криминализацию экономических и властных структур, политизацию организованной преступности (три выпуска «Организованная преступность», под ред. А.И.Долговой и С.В.Дьякова. М., 1989,1993, 1996; «Основы борьбы с организованной преступностью», под ред. В.С.Овчинникова, В.Е.Эминова, Н.П.Яблокова. М., 1996; «Организованная преступность в России: теория и реальность», под ред. Я.И.Гилинского. СПб., 1996 г. и др.). Пожалуй, впервые в отечественной криминологии в петербургском исследовании удалось осуществить серию интервью как с представителями бизнеса, правоохранительных органов, так и с участниками преступных организаций.

Социальный контроль. В 20-е гг. были широко представлены исследования в узкой сфере социального контроля — пенитенциарной системе (работы М.Н.Герне-та, М.М.Исаева, С В.Познышева, Б.С.Утевского, Е.Г.Ширвиндта и др.). В Государственном институте по изучению преступности и преступника была организована пенитенциарная секция, а на базе одного из московских мест заключения — экспериментальное пенитенциарное отделение. В 1925—1926 гг. в юридических вузах был введен курс пенитенциарного права. В октябре 1928 г. состоялось Первое Всесоюзное совещание пенитенциарных деятелей. В 1934 г. издается подготовленная коллективом авторов монография «От тюрем к воспитательным учреждениям». А далее наступил «перерыв» до середины 50-х гг.

В апреле 1957 г. выходит книга Е.Г.Ширвиндта и Б.С.Утевского «Советское исправительно-трудовое право». С конца 1956 г. изучение проблем этого советского псевдонима пенитенциарного права и самой пенитенциарной системы начинается в Высшей школе МВД СССР и Научно-исследовательском отделе исправительно-трудовых колоний.

Выходят труды наиболее известных специалистов в области теории уголовного наказания, пенитенциарного права и политики - А.Е.Наташева, П.Е.Подымова, А.Л.Ременсона, Н.А.Стручкова, Б.С.Утевского, М.Д.Шаргородского. И.В.Шмарова и др. (подробнее см. [41, с. 69-113]. Надо ли напоминать, что наследие ГУЛАГа давало и еще долго будет давать себя знать более всего именно в этой сфере государственно-правового бытия?

Тем большая заслуга исследователей, пытавшихся хоть что-то донести до научной общественности. В этой связи нельзя не отметить труды Н.А.Стручкова, автора двухтомного «Курса исправительно-трудового права», и А.С.Михлина, чьи аналитические работы вначале «Для служебного пользования», а затем и в открытой печати дают представление о контингенте мест лишения свободы (социально-демографические и уголовно-правовые характеристики заключенных, содержащихся в тюрьмах, исправительно-трудовых и воспитательно-трудовых колониях, а также осужденных к исправительным работам и иным мерам наказания).

Значительный вклад в социологическое осмысление современной российской пенитенциарной системы внесли труды Г.Ф.Хохрякова, посвященные изучению структуры тюремного сообщества, взаимоотношений между различными группами («мастями») заключенных, между заключенными и администрацией [72, 73].

Бесценный материал собран и отрефлексирован Центром содействия реформе системы уголовного правосудия «Содействие» под руководством эксперта Комитета по правам человека Верховного Совета РФ, а затем Государственной Думы, бывшего политзаключенного В.ФАбрамкина [1]. По его инициативе была проведена первая в стране Международная конференция по пенитенциарной реформе [69], организован выпуск уникальной серии книг «Уголовная Россия. Тюрьмы и лагеря: Серия сборников документов и материалов с социологическим комментарием».

В России — стране сохраняющейся смертной казни — впервые за многие десятилетия возродилось и ширится движение за ее отмену. Представители России (И.Безруков, Я.Гилинский, В.Гришкин, К.Кедров, А.Приставкин и др.) выступили против смертной казни на Первом Всемирном конгрессе Кампании граждан и парламентариев за отмену смертной казни во всем мире к 2000 году, состоявшемся 9—10 декабря 1993 г. в Брюсселе [81].

К сожалению, и пенитенциарная система, и институт смертной казни не претерпевают в России существенных изменений.

В рамках криминологии и отчасти — социологии девиантного поведения довольно широко рассматривается проблема превенции преступлений и иных девиантных проявлений. Одно из теоретически обоснованных направлений — переключение («канализирование») социальной активности со знаком «минус» на социально приемлемое или же позитивное девиантное (творческое) поведение (Л.Волошина, Я.Гилинский, Э.Раска, А.Яковлев).

Наконец, следует отметить развитие в стране новых (для России) форм социального контроля в виде деятельности негосударственных (общественных) организаций по оказанию помощи «униженным и оскорбленным»: заключенным, бездомным, лицам, имеющим проблемы с алкоголем или наркотиками, сексуальным меньшинствам. О некоторых из этих организаций и видах их деятельности в Санкт-Петербурге см. [61].