§ 3. От политического энтузиазма 20-х годов через репрессии 30-х —

к становлению социального прогнозирования в 60—70-е годы

В первые послереволюционные годы недостатка в «размышлениях о будущем» по понятным причинам не было. Это касалось не только публицистики и политических текстов относительно «мировой революции», «построения коммунизма» и т.п., не только художественной (например, антиутопии А.Платонова), но и строго научной литературы.

Помимо упомянутого выше выдающегося аналитика В.Базарова, нельзя не назвать такие имена, как К.Э.Циолковский и В.И.Вернадский. Циолковский дал научный прогноз развития космонавтики и практически сделал первый шаг к освоению Космоса; Вернадский сформулировал принцип единства экосферы и ноосферы, т.е. принцип целостности природно-социальных систем, что, по существу, создало методологическую основу системно-глобального прогнозирования.

Было бы несправедливо также не упомянуть имени эмигрировавшего из России с родителями будущего нобелевского лауреата Ильи Пригожина — создателя теории динамических систем, которая выступает методологической базой социальных прогнозов в переходные периоды, т.е. в нестабильных системах (И.Пригожий, между прочим, является патроном Санкт-Петербургского центра социально-экономических исследований, созданного в 1992 г.).

В 20-е гг. в СССР вышло свыше десятка «книг о будущем» (наиболее значительная — «Жизнь и техника будущего», под ред. А.Анекштейна и Э.Кольмана [37]), а также ряд интересных статей.

Институционализация социального прогнозирования в 60-е гг. Сталинские репрессии 30-х гг. превратили российскую «раннюю футурологию» — и не только, как известно, ее — в пустыню, истребив почти все мыслящее и загнав в спецхраны все, мыслящими написанное. Когда автор этих строк в начале 1950-х гг. — всего 12 лет спустя после смерти Базарова — начал интересоваться «литературой о будущем», ему удалось отыскать лишь трех оставшихся в живых сопричастных «ранней футурологии» 20-х гг.: Э.Кольмана, Б.Кузнецова и С.Струмилина. С понятной сдержанностью эти ученые отнеслись к неизвестному им молодому человеку, и только рекомендации именитых историков из института, где он был аспирантом, делали атмосферу чуть более доверительной. Немного знакомства с домашними архивами, краткие пояснения — и все. Да и что еще можно было сделать в обстановке тех лет? О публикации уникальных документов не могло быть и речи...

Во время хрущевских реформ ситуация изменилась несущественно. Появились два-три энтузиаста, которые параллельно с аналогичными энтузиастами на Западе носились с идеей «футурологии», «пробивали» также идею создания Научного совета по «марксистско-ленинскому прогнозированию» — совершенно утопическая затея, закончившаяся партийными выговорами.

Новоявленное «прогнозирование» встречалось в штыки не только догматиками, и если бы не принципиальная позиция тогдашнего директора Института конкретных социальных исследований А.М.Румянцева, а также некоторых из ведущих социологов (в первую очередь В.Ж.Келле), то никакого социального прогнозирования в те годы появиться бы не могло.

И все же на фоне возрождения отечественной социологии в 60-е гг. в рамках Советской социологической ассоциации возникла исследовательская секция социального прогнозирования (1967 г.), а в первом социологическом институте АН СССР в начале 1969 г. возник первый, единственный и по сию пору, сектор социального прогнозирования (руководитель И.В.Бестужев-Лада).

И сектор, и секция сразу же сделались базой постоянно действующего семинара по социальному прогнозированию, который стал собираться едва ли не каждый месяц, а число участников перевалило за сотню и растворилось в тысячах энтузиастов разных областей прогнозирования, собиравших в 1967—1970-е гг. огромные конференции в университетских центрах страны. В конце 60-х гг., помимо материалов этих конференций, появился ряд первых научных работ прогнозного профиля. Подготовленные в те годы труды по социальному прогнозированию, словно свет угасших звезд, продолжали выходить в 70-е гг., когда уже все опять было разгромлено.

Типичными в данном отношении являлись «Окно в будущее: современные проблемы социального прогнозирования» И.Бестужева-Лады (1970) [16]; «Предвидение и цель в развитии общества: философско-социологические аспекты социального прогнозирования» А.Гендина (1970) [35]; «Методологические проблемы социального прогнозирования» под ред. А.Казакова (1975) [43]; «Вопросы прогнозирования общественных явлений» под ред. В.Куценко (1978) [33] и др.

Руководителем нескольких проектов, автором или ответственным редактором соответствующих монографий был автор настоящей главы. Сборники статей по социальному прогнозированию под ред. А.Гендина (вышло 14 выпусков) относились преимущественно к педагогической прогностике, но некоторые охватывали более широкий круг вопросов, были связаны с методологией технологического прогнозирования вообще. Постепенно курс на «наведение мостов» между социологией и другими науками, аналогичный тому, что имел место в мировой прогностике, дал свои плоды.

В конечном итоге появилось несколько работ, не относящихся собственно к технологическому прогнозированию, но по-своему интересных. Среди них монография Л.Рыбаковского «Методологические вопросы прогнозирования населения» (1978) [54], коллективная монография «Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности» под ред. В.Ядова (1979) [55], монография О.Гаврилова «Стратегия правотворчества и социальное прогнозирование» (1993) [34] и др. Почти все материалы такого характера можно найти в статьях, опубликованных в 1974—1994 гг. в журнале «Социологические исследования».

Метаморфозы социальной прогностики. За очерченными рамками термин «социальное прогнозирование» употреблялся — и до сих пор употребляется — как бы красоты ради. Так, учебник для вузов «Основы экономического и социального прогнозирования» [45] на деле посвящен целиком экономическому прогнозированию, «социальному» там уделено четыре странички — о повышении уровня жизни. Именно так понимали «социальное» в пресловутой «Комплексной программе научно-технического прогресса», и именно так понимают его (как «остаточный соцкультбыт») до сих пор почти все отечественные экономисты.

Социальное прогнозирование, вырвавшееся именно под этим названием на поверхность из тайников интеллектуальной жизни, в сложившихся условиях было изначально обречено. Ему не могло быть места в рамках официальной идеологии социалистического строительства и движения к коммунизму, поскольку здесь господствовала не логика прогноза, а нормативно-идеологическая догматика. В этой атмосфере возник, на первый взгляд, загадочный, но вполне объяснимый феномен как бы имитации прогнозирования. В 1967—1991 гг. в СССР появилось свыше полутысячи монографий и несколько тысяч статей, в которых детально описывалось, как прогнозировать, но не содержалось никаких конкретных прогнозов, тем более технологических. В секретных документах для сугубо служебного пользования мы видим лишь более или менее грубую подделку прогнозирования. Социальное прогнозирование тем более не составляло в этом ряду исключения. Даже работы, выполненные в парадигме технологического прогнозирования, сводили эксплора-торный подход к набору социальных проблем, вроде бы преодолимых и преодолеваемых, а отнюдь не выводимых на сколько-нибудь отдаленную перспективу. Нормативный же подход полностью тонул в догмах «научного коммунизма». Работы по глобалистике, в изобилии появлявшиеся во второй половине 70-х — первой половине 80-х гг., целиком сводились к «критике буржуазной футурологии». Работ в русле альтернативистики не было (и до сих пор нет).

И тем не менее сохранялась иллюзия относительно возможности повысить объективность и, следовательно, эффективность планов, программ, проектов, текущих управленческих решений с помощью технологического прогнозирования, вне зависимости от конкретных социально-политических условий. Слишком велик был соблазн изменить менталитет и социальную психологию правящих кругов страны, вооружив их способами заблаговременного «взвешивания» последствий намечаемых решений. Этот соблазн привел к созданию нескольких сот (около тысячи) секторов и отделов различных НИИ, занявшихся разработкой прогнозов по очень широкому кругу проблем, преимущественно технико-экономических. И наконец — вызрела идея создания секретной Комиссии социального прогнозирования при Политбюро ЦК КПСС (на правах такого же секретного Военно-промышленного комитета) с целью прогнозного обоснования оптимизации политики партии. Одновременно предполагалось создание аналогичных комиссий на республиканском, областном и районном уровнях, соответствующих отделов в министерствах, кафедр в вузах, лабораторий на крупных предприятиях и т.д. К счастью для футурологов (с точки зрения сегодняшнего дня), эта идея «выдохлась» в бесконечных согласованиях между помощниками членов Политбюро — кто же должен быть членом и особенно председателем проектируемой комиссии.

По иронии судьбы эта утопия была в полном объеме реализована в ГДР и НРБ, где сеть прогнозных комиссий, отделов, кафедр, лабораторий функционировала с 1968 по 1989/90 гг. на всех уровнях — начиная с Политбюро правящей партии — всюду, где существовали параллельные учреждения планирования. И что же? Разработка прогнозов шла своим чередом, а планы составлялись и решения принимались — своим.

В СССР процесс крушения этой утопии прошел два этапа. Первый завершился в 1969—1971 гг., после того, как «пражская весна» (1968) сильно напугала правящие круги, и началось массовое гонение на «либералов», перешедшее в настоящий погром едва ли не всего советского обществоведения, в том числе Института конкретных социальных исследований АН СССР. Судьба А.М.Румянцева была предрешена; он был отправлен в отставку. Всякое прогнозирование, и прежде всего социальное, было подсечено под корень.

Второй этап начался в 1972 г., когда была создана госслужба (окончательно оформленная в 1976—1979 гг.), носившая странное название «Комплексная программа научно-технического прогресса». В нее оказались вовлеченными сотни НИИ, десятки тысяч специалистов, «координируемых» специальным научным советом в составе более полусотни комиссий, с опорой на особый академический институт — Институт народнохозяйственного прогнозирования с несколькими сотнями штатных сотрудников. Разрабатывались не прогнозы, не программы, не планы, а сводки аналитических записок с перечнями назревавших проблем (вне всякой связи с инструментарием технологического прогнозирования), с требованиями денег, штатных единиц и пр.

Работа велась на 20-летнюю перспективу. Предполагалось, что она должна ложиться в основу каждой следующей пятилетки. Однако госплановцы, работавшие по принципу «планирования от достигнутого», производили свою собственную гору засекреченных докладов. На протяжении почти 20 лет четырежды (в 1972-1974, 1976-1979, 1981-1984 и 1986-1989 гг.) повторялась эта игра в «прогнозное научное планирование» с упреждением на 10—15 лет, пока, наконец, в 1990 г. не обнаружилось, что никакого «социалистического планирования» в природе не было — был политический блеф, манипулирование дутыми цифрами, далекими от реальной действительности. Соответствующим образом выглядела и «научная основа» подобных планов и программ. В 1991 г. все это рухнуло как бы само собой.

Организации футурологов после 60-х гг. Между тем к середине 70-х гг. стали постепенно возрождаться разгромленные организации футурологов. Инициативу проявили несколько преподавателей Московского авиационного института, начавшие собирать энтузиастов на полулегальные семинары. Затем в 1976 г. при одном из комитетов Всесоюзного совета научно-технических обществ удалось создать общественную комиссию по научно-техническому прогнозированию, а в 1979 г. комиссия была развернута в Комитет, состоявший из более чем десятка комиссий, в том числе по социальным, экономическим, экологическим и глобальным проблемам научно-технического прогнозирования. 1980-е гг. явились годами расцвета деятельности Комитета, объединившего сотни специалистов почти из всех союзных республик, проводившего ежегодно весьма представительные конференции и издавшего ряд ценных пособий (среди них «Рабочая книга по прогнозированию», 1982 [50] и несколько учебных пособий).

Однако к 1990 г. и эта общественная организация «выработала» свой потенциал. Вынужденно оторванная от реальных нужд государства и производства, закостенелая в привычном бюрократизме, она оказалась не в состоянии приспособиться к быстро меняющейся обстановке. Возникли качественно новые формы координации. Одна из них - созданная в 1989 г. Ассоциация содействия Всемирной федерации исследований будущего и сеть опирающихся на нее центров исследований будущего. Эти организации объединились в 1997 г. в общественную Академию прогнозирования.