Шаг в пропасть

Когда женщины вызывают тоску, работа — отвращение, а лица друзей превращаются в рожи — нужно отправляться в путешествие.

Стовосьмидесятиметровый красавец-паром «Герои Плев­ны» везет украинских участников международной спелеологической экспедиции «Зов бездны» в турецкий порт Измит. Там нам предстоит пересадка на автобусы и дальнейшее путешествие к горному массиву Аладаглар. Как и всякий новичок, ни разу не путешествовавший на грузовых паромах, я наслаждаюсь потрясающим ощущением передвижения по Черному морю на железнодорожном вокзале, однако еще не время пассажирам расслабляться.

Опытные спелеологи, а также мы с оператором Володей Худяковым собраны в кают-компании для подробного из­ложения наших творческих планов на ближайший месяц, а именно: исследование малоизученного горного массива Аладаглар, на 600 километров юго-восточнее Анкары. По расчетам ученых, учитывая перепад высот, карстовую структуру массива и результаты проведенных разведывательных работ, именно здесь может таиться самая глубокая, более 2000 метров, пещера мира.

Для исследования этого перспективного района и возможного установления мирового рекорда собрана мощная команда, куда вошли 19 сильнейших спелеологов страны, включая таких матерых пещерных медведей, как Юрий Касьян и Николай Соловей. Руководитель экспедиции — кандидат геологических наук, мегазвезда отечественной спелеологии, вице-президент всемирной спелеологической ассоциации Александр Климчук (один из авторов предыдущего мирового рекорда, который украинцы установили несколько лет назад в пещере Воронья, что на Кавказе, впервые достигнув глубины 1700 метров). Собственно, на его научных разработках и личных связях с турецкими коллегами и держится весь замысел экспедиции.

Правда, никакие научные связи не помогли нам спокойно пройти турецкую таможню. Возможно, тому виной само название нашего парома — «Герои Плевны». Остроумная идея — посылать в Турцию корабли, заставляющие аборигенов вспомнить о громких поражениях турецкой ар­мии. В результате мы проходили таможню 10 часов кряду и были выпущены лишь после того, как на своем горбу за раз вытащили все оборудование экспедиции — 1,5 тонны груза. Это позволило турецкоподданным посчитать наши рюкзаки личными вещами, а не товаром для продажи на мест­ном рынке.

Ну вот, наконец мы на воле и в автобусе мчим по трассе Стамбул—Анкара. Хотя лично я в Турции бывал довольно часто, однако мое знакомство ограничивалось приморскими районами: Стамбул, Анталья и тому подобное. Тем любопытней было посмотреть жизнь турецкой глубинки.

Во-первых, весьма красивой мне показалась окружающая природа, а некоторые виды за окном заставляли вспомнить знаменитый анекдот про «типично русский пейзаж».

А во-вторых, не может не произвести впечатление та настойчивость, с которой турки пытаются озеленить свою, в общем-то, выжженную землю. Вдоль дороги высажено огромное количество молодых деревьев. И это радует.

На дорогах много местных гаишников, которые безжалостно штрафуют водителей рейсовых автобусов за превышение скорости. Причем проверяют эту скорость по показаниям бортовых самописцев, которыми оснащен каждый автобус.

Впрочем, за двое суток путешествия (а мы проехали до райцентра Яхилу почти 1200 километров) вся моя ненасытная любознательность обернулась тупым безразличием, усталостью и отекшими ногами.

Единственное, что хоть как-то смогло меня взбодрить, — это «радостная» новость, что от пресловутого райцентра нам ночью полагается проехать еще 70 километров по ухаби­стой горной дороге с лихими местными водителями. Несколько раз жалкая душонка прощалась с жизнью, и только сейчас я потихоньку начал понимать, в какую историю ввязался.

Бесконечный и загадочный путь закончился наконец в селении Улупинар, что, по-видимому, переводится не иначе как Лукоморье. За поздним ужином, которым нас потчевали гостеприимные хозяева, выяснилась одна любопытная деталь, а именно: вертолеты ВВС Турции, которые должны были за­бро­сить оборудование экспедиции (напомню — 1,5 тонны) на Аладаглар в последнюю минуту были заменены шестнадцатью ишаками. Мы их так и назвали — ишаки ВВС Турции.

Вечер трудного и бесконечного дня ознаменовался безудержным чаепитием после острого и жирного плова и со­вместным просмотром футбольного матча между стамбульским «Галатасараем» и пирейским «Олимпиакосом». Причем наши подчеркнутые восторги игрой турецкого клуба начали даже вызывать подозрение у проницательных хозяев. К счастью, «Галатасарай» победил греческих православных братьев со счетом 2:0.

Сон в местной школе. Я еще не представляю, что готовит завтрашний день, но предчувствия уже тяжелы, как перегру­женный рюкзак. Опытные спелеологи знают, что заброска в горы — это один из самых сложных этапов любой экспедиции. Развлечения закончились, завтра начинается работа. «Спаты пора!..»

Насколько я понимаю, массив Аладаглар заинтересовал ученых благодаря местным могучим водопадам. Ведь для то­го, чтобы обеспечить мощный сток, внутри массива должна быть разветвленная система пещер, накапливающих воду. А для то­го, чтобы проверить, так это или нет, необходимо только одно — подняться наверх и найти вход в систему.

Но сначала — лирическое отступление. То, в чем ученые видят дренаж воды горного массива, обернулось поразительной красоты водопадами, расположенными в одном из самых дальних и заброшенных уголков Турции. Уже ради этой умопомрачительной красоты стоило сюда ехать. Вырывающиеся прямо из гор ослепительные потоки воды и переливающееся в них солнце — вот чему должно остаться место в моей памяти!

Но вернемся к нашим баранам, точнее — к ишакам.

Воистину, неистребима азиатская привычка к огромным обозам с пушистыми коврами, нежными наложницами и прочими запасами халвы. В прошлом турецкую армию это часто приводило к поражениям.

В первый же день экспедиции восточная страсть к обозам довела украинских спелеологов до легкого умопомешатель­ства. Немногочисленные ишаки ВВС Турции оказались нагруженными арбузами, дынями и даже национальной печ­кой для изготовления хлеба, и все это на фоне наших легоньких супов-концентратов и сухарей. На коллег по команде было грустно смотреть, когда они узнали, подо что была задейст­вована добрая половина наличного состава ишаков. Ведь все остальное нам пришлось тащить на своем горбу.

Правда, «нам» сказано слишком нахально. Уже через 200 мет­ров крутого подъема у меня закружилась голова и заболело сердце. А ведь среди своих друзей-приятелей считалось, что я нахожусь во вполне приличной физической форме. Я жалобно заныл и заканючил, чтобы мое бесформенное тело пристрелили прямо здесь, а еще лучше отправили в Улупинар, в моем воспаленном воображении вдруг показавшемся земным раем и оплотом цивилизации. Но спелеологи, не слушая нытье, разгрузили меня и пинками погнали наверх, на верную гибель. Впрочем, если мне не помогло даже отсутствие груза, мож­но представить, как же было тяжело другим людям и, казалось, ко всему привычным ишакам.

Шесть кошмарных часов продолжалось восхождение на высоту 2200 метров над уровнем моря. Представьте, что вам нужно подняться на высоту 75 девятиэтажных домов, только вместо ступенек острые, как бритва, камни, а вместо кры­лышек за спиной 30—40 килограммов груза. Такое восхождение нелегко далось даже моим тренированным друзьям, а мне хотелось вообще только одного — присесть на спину, то есть попросту лечь и умереть. Но единственное, что я мог — это бессмысленно бормотать: «Если парень в горах не «ах», а потом он сказал вдруг «ох» и сдох».

Нет, положительно, какая-то неведомая мне сила гнала этих жилистых людей наверх, заставляя проявлять чудеса выносливости. Неужели только жажда острых ощущений и самоубийственное желание шагнуть в пропасть?

Быт в нашем лагере, названном по имени близлежащей пещеры «Космос», наладился довольно быстро. Меня, как самого бесполезного и бестолкового из спелеологов, естественно, отправили на кухню. Почему-то все мои приключения заканчиваются внеочередным нарядом на кухню.

Питались мы, исключая экзотические для этих высот турецкие дыни и арбузы, традиционно — крупы, вермишель, тушенка. Спиртное, а пьют спелеологи чистый спирт, довольно строго ограничено и это разумно: во-первых, похмелье и физические нагрузки плохо сочетаются, а во-вторых, если закончатся те 20 литров спирта, которые мы взяли с собой, то больше брать негде: Турция страна мусульманская.

Хотя случались бреши и в строгом режиме экономии, когда там же, в лагере, мы отпраздновали день рождения оператора экспедиции Володи Худякова. Видимо, нельзя все время экономить на пороках.

Ввиду отсутствия в округе пресловутых горных родников приходилось топить снег, не брезговали мы собирать и дождевую воду. И тем более, в условиях хронического дефицита живительной влаги, развеселил нас доставленный на высокогорье нашими турецкими друзьями душ для ванной. Да что там душ, один из местных ученых умудрился затащить сюда своего домашнего пса! Однако песик оказался весьма милым и смешным, а через несколько дней от нас всех так разило псиной, что бедное подслеповатое животное уже просто не могло понять, где оно находится.

Природа в этих местах чрезвычайна красива. Карстовые трещины придают окружающим горам вид огромной старинной гравюры — мелкая сетка скрещивающихся линий на сером фоне. А иногда занавес задергивается и гравюра исчезает в облаке сырого тумана — ни для кого не секрет, что погода в горах весьма переменчива. Жаркое, все-таки южное солнце и холодный дождь чередовались несколько раз на день.

Несмотря на все капризы суровой природы, удивительно было узнать, что в таком климате живет чудовищное количество всякой живности. Во всяком случае над по­ляной стоял все время тонкий писк мошкары и мелких ос. Приходилось сражаться нам с тарантулами и даже скорпионами. Изредка с гор доносилось блеяние горных козлов, жалобное, как лепет украинских министров, да и без воя волков тоже не обходилось.

Казалось, живи да радуйся. Однако уже через неделю жизни на природе меня потянуло в поганое болото цивилизации. Ощущение, что ты находишься на краю света или в заднице у самого дьявола, доводит до отчаяния. Проблема не в диких краях или в глубоких пещерах, похожее чувство посещало меня и в центре Нью-Йорка. Вопрос в желании вернуться к тем людям, которых ты любишь. И знать, что это чувство взаимно.

Спелеологи обижаются, когда спелеологию называют ви­дом спорта, ведь в самом этом слове есть корень «логия», иначе говоря «наука». Кроме того, они считают себя скорее участниками общественного движения, нежели спортсменами. Причем движение это объединяет не более тысячи человек по всей Украине, а если быть совсем точным — всего около двухсот активно действующих спелеологов.

Самое главное, что это может быть последний из видов науки, где возможны великие географические открытия — ведь глубочайшая пещера мира еще не найдена. На сего­дняшний день есть только наиболее глубокие разведанные пещеры и рекорд в этой области установлен, как я уж го­ворил, украинскими спелеологами. И тем выше цена этого рекорда, что впервые за существование спелеологического дви­жения, а это без малого 150 лет, рекорд не принадлежит западноевропейцам. Потому-то и приглашают для иссле­дования своих малоизученных гор турецкие ученые своих значительно более опытных украинских коллег. Найденные в результате прочесывания местности многочисленные каверны тщательно регистрируются и обследуются. Иссле­довать нужно каждую, ведь еще не существует приборов, которые могут подсказать — ведет ли пещера ку­да-нибудь дальше или заканчивается глухим тупиком. Адский, кропотливый труд.

Вот так спокойно бродят по горам и творят ежедневный научный подвиг простые ребята, настоящие герои, не избалованные вниманием телевидения и газет. Не участвуют в великосветских тусовках, не раздают автографы, не потрошат спонсоров. И сколько таких, безвестных солдат отечест­венной науки.

Разгоняя тучи мошкары, мы идем на штурм наиболее глубокой из разведанных на сегодня пещер Аладаглара — «Космоса». Впереди, естественно, самые опытные, и вот уж в глубине раздаются серебристые удары их молоточков, забивающих анкера.

Спускаться, впрочем, нужно осмотрительно. Известно, что всего 15% энергии исследователь пещер тратит на спуск и 85% на пребывание в глубине и подъем. А если вовремя не выбраться — рискуешь серьезно пострадать от переохлаждения или (не дай бог) лишиться источника света, дорогой карбидной лампы. «Инструктор рыдает над кучей костей, карбидка пропала за двести рублей». Это из местного фольк­лора. Хотя мне показалось, что в пещерной темноте есть и свои хорошие стороны, например, не видно глубины колодца, а это часто десятки и сотни метров. Глубина манит в себя, словно женщина, однако один неверный шаг, и ты навсегда в ее объятиях.

Впрочем, если отбросить фрейдистские толкования (а таковые, безусловно, существуют), в пещерной темноте современному человеку предоставляется уникальная возможность сосредоточиться на самом себе, прислушаться к собственному дыханию и стуку сердца. И возможно, если бы я не был журналистом, я стал бы одним из них — задумчивых первооткрывателей, а так никакого здоровья не хватит. О потерях я даже не говорю — на территории бывшего СССР каждый год свой последний смертельный шаг делают один-два спелеолога.

Понятно, что для такого стиля жизни у человека должно быть особое, можно сказать, пещерное мышление. Занимается спелеологией в основном интеллигенция и, видимо, относительно состоятельная — полный комплект почти космиче­ского оборудования спелеолога стоит до тысячи долларов, да и в экспедиции участники ездят за свои собственные деньги.

Видимо, эта дороговизна и сдерживает превращение сложной науки спелеологии в бездумный массовый спелеотуризм, что серьезно тревожит многих ученых. Ведь при крепчающем маразме нынешней власти вновь начинается бегство интеллигенции в горы и к кострам. Все это уже было и, видимо, повторится. Когда есть возможность выбирать между грохочущими литаврами тупого официоза и негромким голосом своей души, нормальный человек выберет душу. Чего нам всем и желаю.

2002 г.